— Ты так думаешь? — перестала она всхлипывать.

— Уверен. Ты сейчас похожа не на конфетку, а на эту, как её, на кикимору болотную. Да и платье-то оказалось бы без приметных полосок.

— Ночью-то, может, и пронесёт, но днём…

— Да, надо что-то предпринимать… Поговорю с братвой, придумаем, как обезопаситься. Безвыходных положений не бывает.

Уговоры несколько успокоили её и приободрили. Вскоре она задремала, но и во сне изредка судорожно всхлипывала.

Андрей уснуть больше не смог. Размышлял, что бы такое придумать для спасения не только своей ненаглядной, но и оставшихся четырёх малолеток.

К утру все продрогли и потому проснулись раньше, чем в вагоне начало сереть. Послышались приглушенные разговоры. Находившиеся поблизости Сергей Попченко со станичниками о чем-то совещались. Андрей шепнул Марте, что хочет принять участие.

— Об чём разговор, пацаны? — подключился и он.

— Думаем как бы сбежать, — сказал Серёга. — Хочем надрезать доски в полу, чтобы в подходящий момент проломить дыру и смыться.

— Одни или с девчатами?

— Надо бы всем. Но — как получится.

— «Как получится» — не пойдёт, — возразил он. — Неужли душа не болит за землячек? Ведь эти гады тремя не ограничутся. А до Германии ещё далеко.

— А ты вроде обнадёживал, что нас освободят партизаны, — поймал его на слове пацан по кличке Сухарь.

— На партизан надейся, но и сам не плошай, — переделал он известную поговорку на свой лад. — Это когда ещё будет!

— В следующую ночь мы их просто не впустим. Застопорим двери с помощью, например, ремня.

— Не ночью, так днём зацапают, — возразил Андрей. — Нет, это не выход! Я предлагаю другое: как токо они задвинут дверь и направятся к девчонкам, давайте все, сколько нас есть — а нас на каждого из них по десятку — разом набросимся, свалим, кляп в пасть, коленкой на горло и… ну, там видно будет.

— А третий — вдруг он с автоматом? — Это опять подал реплику Сухарь.

— Навряд. А чтоб не догадался, что происходит внутри вагона, подговорим девчат, чтоб погромче кричали. Когда пистолет офицера окажется в наших руках, приоткроем дверь и кокнем его в упор. Машинисты навряд чтоб…

Совещание прервано было вознёй снаружи. Отъехала почти на всю длину вагонная дверь. Посветлело, внутрь хлынул свежий воздух. В вагон по приставленному трапу поднялся офицер. Потянув носом, брезгливо сморщился.

— Сейдшась ви путет тишайт свеши востух. Фсем вихотит нис — пистра! — распорядился он.

Андрей быстренько стёр с лица Марты излишний марафет («перебор тоже опасен»), перепутанные волосы уместились под кепкой, пиджак тоже отдал ей. Осмотрев, сказал с удовлетворением:

— Ты стала неузнаваема. Даже я сомневаюсь, что вижу тебя, а не какую-нибудь замухрышку.

Спустившихся вниз построили в колонну по два и куда-то повели под бдительным присмотром. Что за станция, узнать не удалось и сегодня, так как она оставалась в стороне. В промежутках между соседними колеями там и тут видны скелеты обгоревших вагонов, чёрные рваные цистерны, сваленные набок.

Привели в некое полупустое помещение, стоящее на отшибе. Здесь их ждала молочная фляга с водой и кружкой, и возле неё сразу образовалась очередь жаждущих напиться. Двое в гражданском приготовили завтрак — хлеб и какое-то варево. Оно оказалось с неприятным запахом, невкусным. Но голод не тётка — ели, хотя и с явным отвращением. Марта отказалась наотрез:

— Не могу эту гадость проглотить, с души воротит…

— Привыкай. Лучшего от них не дождешься.

Но уговорить не получилось, и Андрей съел обе порции, а хлеб, свой и её, сунул в карманы пиджака:

— Проголодаешься сильнее — съешь, он вроде ничего.

В этом помещении продержали почти до обеда. Затем строем погнали ли обратно. Уже издали они заметили надпись на «своём» вагоне: короткое слово «Д Е Т И», выведенное белой краской, занимало треть боковой площади. Впереди него стоял теперь пассажирский вагон, за ним — платформа с балластом, поверх которого лежали несколько рельс и с десяток шпал. Метрах в десяти от неё виднелась дрезина.

И ещё одно новшество: широкий вход в вагон забран решёткой из толстых реек, которая откидывалась книзу, служа в то же время и сходнями. Пол внутри посыпан ракушечником. У входа — фляга с водой и кружкой. В углу, служившему отхожим местом стояла алюминиевая кастрюля с крышкой. А в девчачьем… сидели уведённые ночью.

Вид у девочек был жалок, если не сказать ужасен. У Нелли лицо в синяках, опухшая нижняя губа искусана. У Лены надорвано, к тому же, платье спереди так, что видна грудь, тоже с кровоподтёком, но она наготы даже не замечает. Самая младшая, Света, прислонилась к ней мертвенно-бледным личиком и кажется спящей. От них всё ещё несло винным перегаром…

Решётку подняли, закрепили. Состав, громыхнув буферам, тронулся с места, набирая скорость. Снова из-под колёс понеслось надоедливое «тук-тук — тук-тук». 3а насыпью мелькали телеграфные столбы, проплывали поля, оставались позади речушки и перелески, небольшие населённые пункты. Один красивый пейзаж сменялся другим, вот только сквозь слёзы всё это было плохо различимо…