Из кабины вылез третий немец — щеголеватый, в чёрной форме, со знаками отличия, которых Андрей не знал, но догадывался: высокое начальство.

— Репьята! — обратился к детворе на ломаном русском. — Фсем паташоль плише. Слюшай меня корошо. Ме вас сапыль скасайт… как это? … што… склат, на котори… нушни нам товар… ехайт ната на поест. Ви тут потоштайт, никто ухотит нелсья!

Сделав такое объявление, офицер ушёл, наказав что-то автоматчикам.

Злополучные грузчики разделились на две группы (семеро девчонок несколько в сторонке), переговаривались, глазели по сторонам. Место, в общем-то, большинству хорошо знакомое: слева подъездные коммуникации к элеваторским зернохранилищам; спереди — метрах в сорока, — довольно высокая железнодорожная насыпь, откуда доносилось шипение невидимого из-за вагонов паровоза; справа — продолговатое кирпичное здание вокзала; рядом с ним — импровизированный пристанционный базарчик с двумя грубо сколоченными столами под развесистой гледичей (по-местному — дикой акацией). Оттуда глазело несколько женщин-торговок.

Андрей отозвал Марту в сторонку:

— Который ушёл, он не сказал, куда и зачем?

— Нет. Приказал этим глядеть в оба и всё.

— Ты это самое… Когда вернётся, поговори с ним по-вашему. Скажи, что вы с мамой тоже немцы, что она давно уже сотрудничает с новой властью. Напомни, что работает секретаршей у здешнего коменданта. — Марта отрицательно повертела головой, но он не дал ей возразить. — Прибреши, что вы с нетерпением ждали ихнего прихода и всё такое. Он тебя верняк отпустит.

— Нет, Андрюша, я этого делать не стану, — наотрез отказалась она. — Обоих нас он не отпустит, а без тебя мне ни свобода, ни даже жизнь не нужна. Вместе кашу заварили, вместе будем и расхлёбывать, чем бы это ни кончилось.

— Ну и напрасно! Нужно попытаться использовать этот единственный шанс: спасёшься сама, а может, с помощью мамы и меня выручишь.

— Пока доберусь до мамы — я ведь не только станицы не знаю, но даже, где она работает — тебя уже увезут.

— Спросишь, люди подскажут. Зато хоть ты не пострадаешь. Я не хочу, чтоб из-за меня…

— Нет! И слушать не желаю. Вовсе не из-за тебя. А шанс не единст венный: мама вот-вот придёт домой обедать…

— Вчера она не приходила, — перебил он.

— Впервые за всё время. Придёт, узнает, что я не вернулась, как пообещала дедушке, и сразу догадается. Не пройдёт и полчаса, как она появится здесь.

— Сегодня всё идёт нам назло. Поэтому я не советую, я приказываю: делай так, как я…

Разговору помешал подошедший к ним рябой.

— Вы не здешние… Держитесь отдельно да и своих я знаю почти всех. Чо такие невесёлые? — Лицо его светилось добродушной улыбкой, и несмотря на крупные оспины, казалось довольно красивым.

— Да, мы случайно попали в вашу компанию, — ответил Андрей, недовольный, что помешали разговору. — А ты напрасно радуешься! Не знаешь, в какой переплёт попал…

— Ты на что намекаешь?.

— Так вас же надули! Не за товаром повезут нас на поезде.

— Почему так думаешь?

— Не думаю, а знаю совершенно точно. Нас с сестрой схватили намного раньше, и тот чубатый, что помогал влезть на машину, он говорил совсем другое. Будто ваши пацаны выпустили из каталажки арестованных бандитов. Их, мол, решили «заловить» и узнать, кто именно это сделал.

— Брешет: ничего этого не было, — заверил рябой.

— Я тоже так подумал. А посля узнал — немного волоку по-фрицевски — что на самом-то деле нас хочут угнать в Германию.

— Как — в Германию? Ах, гады! Ну, козёл! — скрипнул зубами рябой, пригрозив кому-то, по всей вероятности, в станице, — я тебе устрою…

— Никому ты теперь ничего не устроишь, — заметил Андрей, кивнув в сторону охраны.

— Да? Ты не знаешь Степана Голопупенка! Гад я буду, если не убегу прям отсюда. Спасибо, что предупредили, — пожал он обоим руки. — Как зовут-то?

— Меня — Андрей, а сестру — Марта. Но учти: они гнаться не станут — пристрелят и всё.

— Нехай лучше убьют на родине!..

Степан вернулся к своим, стал что-то с ними обсуждать. Затем вчетвером перешли на край, от вокзала, озираясь на автоматчиков. А те поначалу стояли врозь, затем сошлись вместе: тот, что стоял от базарчика, не смог прикурить — отказала зажигалка. Пройдя к напарнику, он закинул автомат за спину, прикурил сигарету, и они, поглядывая в сторону девчонок, стоявших отдельно и ближе к ним, стали увлеченно что-то обсуждать.

Первым с места сорвался Степан. Следом — ещё трое. Стража среагировала с опозданием: схватились за оружие, кода те отдалились на добрых два десятка метров. Стрелять поверх ребячьей толпы было несподручно, нужно было её обогнуть, что один и сделал. К тому времени беглецы, пригнувшись и кидаясь из стороны в сторону, отбежали ещё дальше. Автоматная очередь настигла последнего: взмахнув руками, паренёк упал без крика…

Стрельба привлекла внимание людей на насыпи, но пожелавших перехватить беглецов не оказалось. Стрелявший прошёл к убитому, носком сапога перевернул лицом кверху. Оно было окровавлено, а малец мёртв.