У Степана снова замигал телефон, мой спутник начал беседовать, а я молча смотрела по сторонам.

– Вот, пожалуйста, – заявил Густав, укладывая на стол кожаную папочку.

Я взяла ее и обомлела.

– Двадцать пять тысяч? Вероятно, вы ошиблись, хотели написать две пятьсот?

Официант прочистил горло.

– Разрешите объяснить.

Степан положил мобильный на скатерть.

– Подбили итог? Прекрасно. Сколько? Ого! Интересно! Наверное, это описка?

Густав взял листок.

– Позвольте растолковать. Открытие двери ресторана – тысяча.

Я потрясла головой:

– Но мы сами ее открыли, швейцара не было.

– Верно, – согласился Густав, – его уволили, чтобы не ввергать клиента в лишний расход. При наличии швейцара услуга обходилась в трешку.

– Ага, а за что мы платим? – заинтересовался Степан. – Швейцара нет, я сам створку открыл.

– Амортизация дверной коробки, доводчика, замка и ручки, – пояснил Густав, – далее. Проход до столика тысяча для одной пары.

– Мы шли собственными ногами, – хмыкнул Дмитриев, – нас не несли в балдахине.

– А протоп ковра? – прищурился официант. – На дорогом персидском покрытии от подошв образуются залысины, и его необходимо регулярно чистить.

Я не поверила своим ушам, Степан засмеялся.

– Вопросы по поводу использования скатерти, посуды, столовых приборов, салфеток и цветка в вазе у меня отпали.

Я выхватила у Дмитриева счет.

– Закуска из черного хлеба со шпротами пять тысяч? За две корочки с крошками не пойми чего? За салат семь? И почему у вас так интересно расписано: кусок моркови – пятьсот рублей, картошки – четыреста, майонез – девятьсот. Обычно цена указывается целиком за блюдо!

Густав закатил глаза:

– Боже Всемогущий, пошли мне терпения. Наши клиенты всегда требуют разъяснений, поэтому мы, чтобы избежать конфликтов, подробнейшим образом расписываем позиции.

– Музыкальное сопровождение потянуло на солидную сумму, – захохотал Степан, – оливье – три тыщи, суп… ой, не могу!

– А во время выноса лапши музыка не играла, – возмутилась я.

Густав всплеснул руками:

– Забыл включить!

– Вычеркивайте, – потребовала я. – А что такое износ официанта?

Густав потупился:

– Ковер протаптывается, а человек изнашивается. Я хожу туда-сюда, нагружаю суставы, позвоночник, вот сейчас кучу нервов трачу, объясняя вам расценки. Мой износ стоит всего две тысячи. Разве это дорого?

– Спуск воды в туалете! – огласил Степан.

– Сейчас везде счетчики стоят, – потупился официант, – циферки в них так и скачут, так и скачут.

– Мы в сортир не ходили, – рассердилась я.

– Но вы же еще не ушли, – улыбнулся Густав, – еще посетите кабину отдохновения и грез.

– В принципе верно, – согласился Степан.

Я схватила его за руку.

– Смотри! Утилизация унитаза – триста, рукомойника – двести, бумажное полотенце – сто пятьдесят, туалетная бумага (квадрат пять на пять сантиметров) шестьдесят, слив воды пятьсот, одна доза мыла триста. Ни за что не пойдем в их сортир.

– Однако ты рачительная, – ухмыльнулся Степан. – Очень интересно, как вы выясняете, сколько пипифакса использовал клиент? Вдруг он оторвет больше?

– Невозможно, – залучился улыбкой Густав, – прежде чем устроиться в месте уединенного созерцания, нужно приобрести жетоны, они опускаются в прорези, и вы получаете дозу мыла, один квадрат бумаги прекрасного качества и так далее.

– Весьма разумно, – одобрил Степан.

– Удаляем эту позицию, – решительно заявила я. – И последний казус: чаевые три тысячи!

– Десять процентов, – пожал плечами Густав, – общепринятая практика, за проявленную мной любовь, заботу и понимание.

– Я не сильна в математике, но одна десятая от двадцати пяти составляет две пятьсот, – прошипела я, – и в счете уже один раз есть чаевые!

– Где? – изумился Густав.

Я показала пальцем на строчку:

– Вот.

– Это мой износ, – возразил официант, – сумма падает в карман хозяина. Чаевые оказываются в моих руках, я их откладываю на черный день.

Степан вынул кошелек и протянул Густаву кредитку.

– Нет, – остановила я метнувшегося было к кассе лакея, – сначала скорректируйте сумму, уберите из нее туалет и музыку при подаче супа.

– Вилка, ты на редкость скаредная девица, – развеселился Степан.

– А ты транжира, готовый отдать деньги за протоп коридора и износ коленей дедушки Густава, – разозлилась я, – больше никогда не появлюсь в этом заведении.

– Не все так плохо, – остановил меня Степан. – Хорошо, что мы сюда зарулили.