Глаза девушки не отрывались от моего лица.

— Вот ответ на твой вопрос. Но если я правильно понимаю, ты спрашиваешь не об этом. Не пойми меня неправильно, Мэтт. Я не выбирала себе отца, и он меня — тоже. Но в отношении некоторых вещей ничего не поделаешь. Он — мой папочка, и мне от него никуда не деться. Я, надеюсь, ясно выражаюсь?

— Да, — ответил я, — да, ясно.

— Я знаю, это так теперь устарело, — продолжала она. — Если в наши дни ваш лучший друг окажется жуликом, коммунистом или еще кем-то в этом роде, вы должны тут же выдать его соответствующим властям. Это — ваш долг перед обществом, и плевать на дружбу, личную привязанность и тому подобную чепуху. Раньше люди отдавали жизнь за такие вещи, но теперь это — чепуха. Что же касается семейных уз, то в колледже мне о них все разъяснили. Если сынок расправляется топором с мамочкой и папочкой, то это только нормально: он, бедняжка, просто освобождается от своих комплексов. Но банальный факт, Мэтт, состоит в том, что я не принадлежу к таким сложным личностям. И мне наплевать на мой долг перед обществом. Я — тупая, провинциальная девушка, и мой старик — это мой старик. Если он при этом еще и сукин сын, то все равно он — мой сукин сын, — Она глубоко вздохнула, — Что я хочу сказать…

— Отлично, малышка, — прервал я ее, — Я знаю, что ты хочешь сказать. Что бы ни случилось, я не обращусь к тебе за помощью. И меня не очень интересует твой отец. Честное слово.

Мойра игнорировала мою реплику.

— Я хочу сказать, что ты, может быть, и хороший человек и спасаешь страну, но я не стану стукачом и доносчиком ни для кого на свете!

— Слышу вас ясно и хорошо, — остановил я ее. — Пей свой мартини. Другого такого ты не найдешь нигде. По крайней мере, я на это надеюсь.

Девушка заколебалась, потом сказала:

— Мэтт…

— Да?

— Пару недель назад я возвращалась из Мексики, и на границе меня задержали, хотя обычно на тебя не обращают внимания, если едешь из Хуареца. Просто говоришь им, что не покупал ничего, кроме дешевого спиртного, платишь грабительскую пошлину на нужды штата Техас, и этим все заканчивается. Но в тот раз они поработали на славу. Машину перетрясли сверху донизу, и я подумала, что сейчас доберутся и до меня, но они, видимо, искали нечто такое, что на себе не спрячешь. Когда папочка услышал об этом, он прямо-таки с цепи сорвался.

— И?

Она взглянула на меня и бросила:

— Черт возьми! Это же наркотики, разве не так?

Возникла пауза. Официант выбрал этот момент, чтобы подойти и сунуть локоть мне в лицо, обслуживая мою даму. Потом он сунул локоть в лицо ей, чтобы иметь возможность поставить какую-то еду передо мной. После чего ушел, очень довольный собой, так как проделал всю церемонию в надлежащем порядке.

— В этом дело, да? — повторила вопрос Мойра, — Он запускал лапу в любой самый грязный рэкет, так что просто не мог не прибиться и к этому берегу. Итак, наркотики… Отец, наверное, ожидает большую партию, и власти подумали, что, может быть, я перевожу ее через границу, так? — Девушка замолчала.

Я не произнес ни слова, и она спросила:

— Ну?

— Что ну? Гаданием занимаешься ты и не жди от меня помощи.

Она вздохнула.

— Нет. Конечно, нет. Но я уверена, это правда! Тогда понятно, почему от него ушел Дюк Логан. Дюк всегда говорил, что готов служить оружием тому, кто платит, — он так и поступал, — но он проводил границу, не желая служить тем, кто занимается наркотиками и проституцией.

— Добрый старый Дюк, — заметил я.

— Отчего такой цинизм?

— На меня не производят большого впечатления люди, — ответил я, — которые проводят разного рода границы. Я знаю с дюжину любителей рыбной ловли, и все они с удовольствием позволяв форели полчаса мучиться на крючке, но очень гордятся тем, что в жизни не стреляли в живое существо. И у меня есть знакомые, напропалую стреляющие любых птиц, уток, гусей, куропаток — кого угодно, которые считают себя людьми высокой морали, потому что никогда не убивают животных — оленей там или лосей. И я даже знаком с одним охотником, стреляющим каждую осень по лосю, но и мысли не допускающим о том, чтобы отправиться в Африку за слоном, так как это, по его мнению, было бы кровожадным поступком. У всех у них есть что-то такое, что они никогда и ни за что не станут делать. И потому они от себя в полном восторге.

Девушка внимательно посмотрела на меня.

— А ты? Где проводишь границу ты, Мэтт?

— Нигде. Нигде и никогда, — ответил я.

— Мы говорили о наркотиках, — сказала она.

— Ты говорила, — возразил я.

— Это грязное дело, не правда ли?

Я пожал плечами.

— Никогда не мог заставить себя волноваться по поводу проблемы спасения людей от самих себя. Но некоторых это очень волнует.

— Ты — странный человек, — заметила девушка, — Тебе бы следовало прочесть мне лекцию о зле, которое причиняет этот гадкий рэкет. Разъяснить, в чем состоит мой долг.

— Мне только и дела, что беспокоиться о твоих проблемах. Как будто мне своих не хватает.

— Да, — согласилась она. — И как бы мне хотелось знать, в чем они, черт возьми, состоят, — И, помолчав, добавила: — Меня беспокоит кое-что еще, и я хочу тебе об этом рассказать. Может быть, и не должна, но все равно расскажу.

— Сначала подумай, — посоветовал я.

Девушка несколько раз рассмеялась.

— Не переигрывай, — заметила она. — Такой старый, чисто английский прием, да? Притвориться, будто тебе все это не интересно, и тебе тут же выложат всю подноготную. Особенно если сначала переспать с собеседницей.

— Может быть, обойдемся без шуточек по этому поводу, — предложил я, — Если не можешь не думать, то хотя бы держи свои мысли при себе. Поверь на слово — так легко заговорить себя до головокружения.

Ее зрачки удивленно расширились.

— Знаю, — прошептала она после небольшой паузы. — Знаю. Прости, пожалуйста. Ты ведь на самом деле очень добрый человек, да?

— Не очень рассчитывай на это.

— Черт! — возразила девушка, — На что-то же надо рассчитывать. Что за жизнь иначе будет? Меня беспокоит один человек, Мэтт. Он работает на отца, и я его боюсь. Он выглядит, как… как ты. Не совсем, конечно. Он пятью дюймами ниже ростом, темноволосый. Я бы ни за что не смогла остаться с ним наедине, у него то же самое…