Коулмэн: А меня не колышит: хорошо или нет.

Уэлш (пауза): Теперь, после смерти твоего отца, этот дом станет сиротливым, не так ли?

Коулмэн: Нет.

Уэлш: А, я уверен, он станет немного сиротливым.

Коулмэн: Ну, если ты говоришь, что дом станет немного сиротливым, значит он действительно станет таким. Я согласен, если ты настаиваешь. Не ты ли у нас представитель всемирной администрации над тоской и унынием?

Уэлш: Неужели вокруг нет девушек для тебя.

Коулмэн: Только твоя мамочка.

Уэлш: В хорошеньком ты сегодня настроении. (Пауза) Была у тебя любимая девушка когда-нибудь.

Коулмэн: Однажды я был влюблён, хотя это и не твоё собачье дело. В техникуме. Элисон. У нее были великолепные огненно-рыжие волосы. Но как-то раз карандаш воткнулся ей в глотку. Она сосала его заточенным концом в рот. Наверно её кто-то подтолкнул. Так нашим отношениям пришёл конец.

Уэлш: Она умерла?

Коулмэн: Нет, нет, она не умерла. Лучше бы она сдохла, сука. Нет, она обручилась с этим ублюдком врачом, который вырвал из неё карандаш. Любой мог это сделать. Для этого не нужен был врач. Не везёт мне.

Пауза. УЭЛШ пьёт немного ещё. ВЭЛИН входит с пластиковым [бумажным] пакетом с ручками, из которого он достаёт несколько новых статуэток и расставляет их на полке.

КОУЛМЭН наблюдает.

Вэлин: Стекловолокно.

Коулмэн (пауза): К чертям стекловолокно.

Вэлин: Нет, тебя к чертям вместо стекловолокна.

Коулмэн: Нет, тебя к чертям собачим два раза вместо стекловолокна…

Уэлш: Прекратите сейчас же!! (Пауза) О боже!

Вэлин: Он первый начал.

Уэлш (пауза): Том Хэнлон, я вижу, вернулся. Я говорил с ним во время похорон. Знал ли том вашего отца?

Коулмэн: Он немного знал моего отца. Он арестовывал его пять или шесть раз за то, что мой отец кричал на монахинь.

Уэлш: Я помню, слышал об этой истории. Это было странное преступление.

Коулмэн: Не такое уж странное.

Уэлш: Не спорь, конечно же, оно странное.

Коулмэн: Ну, если ты так считаешь, Уэлш, то так оно и есть.

Вэлин: Я ненавижу этих долбанных Хэнлонов.

Уэлш: Почему, Вэл?

Вэлин: Почему? А не ихний ли Мэртин, будь он проклят, отрезал уши у бедного Лэсси, чтобы тот истекал кровью до смерти?

Коулмэн: У тебя абсолютно нет улик, подтверждающих, что это Мэртин отрезал Лэсси Уши.

Вэлин: Не хвастался ли он об этом перед Слепым Билли?

Коулмэн: Это лишь доказательство, основанное на слухах. Такие показания не помогли бы помочь в суде. В любом случае не из уст слепого парня.

Вэлин: Я знал, что ты будешь против меня, был уверен в этом.

Коулмэн: Эта собака всё равно ничего не делала — только лаяла.

Вэлин: Нельзя же за лай отрезать уши, Коулмэн. Все собаки лают, если ты не знал.

Коулмэн: Но не до такой же степени. Они должны умолкать время от времени. Этот же долбаный пёс собирался установить мировой рекорд по лаю.

Уэлш: Ненависти в мире и так более чем достаточно, Вэлин Коннор, и тебе нет нужды добавлять её из-за мёртвой собаки.

Вэлин: Никто не заметит этого небольшого прибавления, если ненависти в мире уже более чем достаточно.

Уэлш: Хорошенький это настрой для…

Вэлин: Отвяжись и читай свои проповеди Морину Фолэну и Мику Дауду, если ты ищешь в людях правильный настрой, Уэлш. Это было бы более в твоём долбаном стиле, не так ли?

УЭЛШ качает головой и наливает себе самогон.

Коулмэн: Ну, теперь он заткнулся.