Валерий открыл сени, затем дом и вошел внутрь. Он остановился и прислушался. Закрытая в подполье женщина не издавала никаких звуков. Бурцев открыл запертый на засов подвал и подошел к подполью. Замок на крышке подполья оказался перевернутым – скважина для ключа смотрела вниз. «Не может быть!» – с тревогой и замиранием сердца подумал он. Еле уловимо послышались шевеления, и Бурцев открыл крышку. Зоя стояла и поправляла волосы, не решаясь посмотреть вверх. Пока Бурцев устанавливал лестницу, он обратил внимание, что трехлитровые банки с солеными огурцами, помидорами и яблочными компотами стояли в ином расположении, чем прежде. Теперь огурцы и помидоры стояли ближе к центру подполья, а компоты у стены, хотя до пленницы в погребе было все наоборот. «По всей видимости, она ставила по несколько банок одна на другую и пыталась таким образом дотянуться до крышки подполья, чтобы ее открыть… Она даже дотянулась рукой до крышки. Видимо, она ударяла по ней, раз замок в перевернутом положении… Как я не подумал, что она может использовать банки как ступени и подставку?» – подумал Бурцев, но не подал вида, что разгадал ночное поведение жертвы.

– Вылезай, – скомандовал тихим голосом Валерий и стал дожидаться, когда Зоя поднимется наверх. Пленница, не торопясь, начала взбираться по лестнице. Когда ее голова показалась из подполья, то она немедленно опустила взгляд вниз, на лестницу, словно опасаясь оступиться. На самом деле, она чувствовала, что лицо ее за ночь опухло еще сильнее и, наверное, смотрится страшным. Бурцев подхватил ее под руки и легко поставил на пол. Лицо женщины было покрыто сплошным синяком. Один из ударов ногой, которыми Валерий в бешенстве вчера осыпал лежащую на полу Зою, пришелся между бровей в переносицу и потому синяк образовался под обоими глазами. Смотреть на нее Бурцеву становилось невыносимо. Сексуальное желание, которое он испытывал, открывая дрожащей рукой дверь в воротах, теперь улетучилось и казалось не только неуместным и неестественным, но и неприятным. Изуродованная женщина, кроме жалости, никаких чувств сейчас у него не вызывала. Неожиданно Бурцеву вспомнилась опять подстреленная им собачонка. Тот же знакомый испуг охватил его в эту минуту. Только теперь он не мог трусливо убежать и тем самым избежать неприятностей. Теперь решение ему виделось только в устранении несчастной. Зоя, увидев минутную растерянность на лице Бурцева, поняла, что с ее лицом что-то неописуемое. От жалости к себе женщина присела на стоящий рядом стул и горько заплакала, склонившись к своим голым коленям и опять плотно прижимая ладони к глазам, как вчера, когда Бурцев безжалостно пинал ее, куда придется. Валерий стоял рядом и молчал. Он боялся в данный момент только одного, чтобы плачущая женщина не стала в истерике вырываться из дома. Он вдруг почувствовал, что из-за вины не сможет больше силой удерживать ее. Это состояние продолжалось недолго, пока Зоя плакала. Потом Бурцев осознал, что не может так просто из-за минутной слабости потерять собственную жизнь. Для оправдания он вновь вспомнил вчерашнее поведение в такси плачущей перед ним сейчас женщины, и самообладание вернулось к нему вновь.

– Я сейчас затоплю баню, а ты пока поешь, если хочешь… Вот здесь я привез продукты и кое-что из нижнего белья… Не плачь! Я обещаю тебе, что как только сойдут синяки – отвезу тебя домой… Больше в подполье ты спать не будешь… Я купил тебе спальный мешок… Так что теперь спать будет теплее…

– Меня потеряла дочь… Она будет в панике искать меня везде… – сказала Зоя, продолжая плакать и вздрагивать всем телом.

– Сколько ей лет?

– Девятнадцать… Она студентка и не станет ходить в университет, пока не узнает, что со мной…

– Есть номер телефона, куда я завтра могу ей позвонить? – спросил Бурцев и тотчас пожалел, что спросил о телефоне. «Вдруг она поймет, что я никуда не собираюсь звонить… Ведь это для меня опасно… Если она догадается, что я намеренно обманываю ее, то это ее насторожит…» – подумал Валерий.

– Да…

– А художник объелся груш? – спросил Бурцев, пытаясь разрядить обстановку.

– Какой художник?.. – не понимая, спросила Зоя, на секунду перестав плакать.

– Тот, который нарисовал тебе дочь… Муж есть?

– Нет… Мы разошлись давно…

– А твои родители?

– Они тоже будут переживать…

Зоя стала плакать тише, а уже через две минуты совсем затихла. Эта взрослая и гордая совсем недавно женщина своей беспомощностью напоминала сейчас девочку-ребенка. Бурцев вышел из подвала, закрыл за собой дверь на засов и направился к дровянику. «Я дал ей обещание так искренне, что сам поверил в сказанное… – подумал он. – Я должен верить в свое обещание, чтобы быть убедительным… Не ведающие своей судьбы люди у нацистов в концлагерях спокойно стояли в длинной, медленно двигающейся очереди в крематорий… Я боялся ее слез, которые могли спровоцировать истерику и отчаянные действия, поэтому эта женщина действительно должна верить в мое вероломное обещание вернуть ее домой… Почему мне приятно, что она поверила в обещание?.. Как сладостна власть над пленным человеком, а над привлекательной женщиной сладостна вдвойне… Ты можешь его или ее обманывать, унижать, заставлять исполнять любое твое желание… Ее круглые голые колени все-таки хороши, несмотря на то, что она старше меня значительно и побита… Зачем я спросил ее о родственниках?.. Это только будет вселять в меня неуверенность и жалость к ней… Как мне неожиданно пришла в голову мысль сказать ей, что спальный мешок я купил ей, чтобы спать в тепле?.. В этой зловещей фразе нет обмана». Валерий, набирая в охапку поленья для бани, забыл, что на нем новый плащ. Опомнившись, он осмотрел поленья и, не найдя на них смолы, успокоился. Он вспомнил о сумке. Подумав немного, он решил взять ее с собой и вернуть. «Она не спросила о сумке… Как я и ожидал… Надо вернуть ей ее сейчас же, давая понять, что она может быть спокойна за свое будущее и что перед ней нормальный человек…» – решил Бурцев, опять испытывая удовольствие от своего коварства. «Почему я испытываю на- слаждение от своего изощренного обмана?.. Может быть, она не враг мне, и ее можно постепенно убедить в том, что заявлять на меня в милицию не стоит… Но где мне взять столько времени?.. Вдруг что-нибудь пойдет не по задуманному, и она со своей обидой на меня убежит, или по моей оплошности каким-то образом даст знать соседям о том, что я ее здесь удерживаю силой».

Бурцев вернулся в подвал с дровами и сумкой, закрылся на ключ, чтобы пленница ненароком не смогла выскочить из дома. Зои не было видно. «Она в туалете, – предположил Бурцев. – Я сойду с ума, ожидая внезапного побега этой бабы…» – пронеслось у него в голове.

Он с помощью наструганных лучин быстро затопил баню, проверил наличие воды в котле, а также в двух деревянных кадушках. Воды было достаточно. Приятный запах от веников и липовых досок, что покрывали внутренние стены предбанника и самой бани, настраивал на спокойствие и умиротворение.

– Мне нужно переодеться. Потом я пойду в огород и вскопаю грядки под зиму… Через час баня прогреется, и ты сможешь пойти помыться. Там есть шампунь, мочалки, большие полотенца и три чистых халата. Есть там и веники, если захочешь попариться… Продукты разбери и что нужно – положи в холодильник. Я сейчас его включил. Вот принес тебе сверху электрический чайник и посуду… – Зоя молча кивала согласием на распоряжения Бурцева. Она украдкой смотрела на него, продолжая естественно стесняться своего лица и измятой юбки перед этим высоким сильным и молодым мужчиной. – Вот твоя сумка. Я нашел ее во дворе… – Зоя спешно открыла ее, достала портмоне и первым делом убедилась, что именно партийный билет на месте, а не деньги. «Господи, наивная простота!.. Как она сейчас может думать о партийном билете, хотя потеря его, возможно, равна исключению из партии… Я пошел копать ей могилу, а она переживает о членстве в партии… Любой человек слеп… Впрочем, я не исключение… Все-таки она почему-то убеждена, что я не способен на убийство… Что такое во мне ей дает уверенность, что я не могу думать об ее убийстве?.. Как сильно она заблуждается! Как непростительно человек может ошибаться…» – подумал Бурцев и вышел. Он опять запер на засов подвал и поднялся в жилые комнаты дома. Найдя в старом шифоньере в прихожей свои заношенные, но постиранные штаны, рубаху и майку, Валерий переоделся в них.

Выйдя в огород, он стал думать, где выкопать яму для могилы. Каждое место ему чем-то не нравилось. То это было близко с домом, то очень близко с забором. Его копание могли услышать соседи и поинтересоваться, что он задумал. «Как я потом буду здесь жить, зная, что где-то закопана убитая мной женщина?.. Продать этот дом тоже будет невозможно, потому что новые хозяева, вероятно, захотят еще что-нибудь построить и надумают копать землю под фундамент… Увезти труп в лес и закопать – тоже рискованно… Во-первых, для этого нет личной машины, а такси не годится, так как нет гарантии, что не останется от трупа какой-нибудь след. Во-вторых, в лесу меня может увидеть какой-нибудь случайный свидетель», – рассуждал Бурцев, стоя посреди огорода. Наконец, он определился и пошел в конец участка, где забор не граничил с соседскими огородами, а примыкал к не огоро- женному участку для посадки картошки. Этот участок не был оформлен в собственность, но если заняться, то этого можно добиться, потому что отец с матерью всегда там высаживали картошку, и никто из соседей не мог претендовать на эту землю. Все соседи тоже имели такие же не оформленные и примыкающие к основной земле с домом участки для картошки. Главное, как решил Бурцев, никто не услышит и не заметит, что он выкопал яму рядом с забором в черте своей огороженной и оформленной в собственность земли. Одно только смущало Валерия: у забора с интервалом в пять метров были посажены яблони, которые через год приносили мелкие, но сладкие плоды. Он решил копать, несмотря на то, что мог повредить корни деревьев. Зоя по его предположению имела рост – метр шестьдесят или чуть больший. Валерий пошел в дровяник, взял лопату и прорубил дерн на участке размером два метра на метр. Сняв небольшими квадратами дернину, Бурцев отложил куски с черной землей и травой в сторону, чтобы потом вернуть их на место. За час Бурцев выкопал земли на три штыка. Соленый пот заливал ему лицо и щипал глаза. Отложив лопату, Валерий засунул ладонь под майку на животе, нагнулся и вытер лоб и глаза. «Нужно сходить и посмотреть, что она делает», – подумал Бурцев. Зайдя в подвал, он опять не увидел пленницу. Было слышно, что она моется в бане. Попив воды из-под крана, Бурцев спустился в подполье и достал спальные принадлежности, что давал Зое на прошедшую ночь, и затем вновь ушел копать землю. Чем больше он углублялся, тем невероятнее казалась ему его затея убить несчастную женщину. Он вдруг поразился своей нацеленности на убийство и тем приготовлениям, что были необходимы. Валерий копал могилу, а сам продолжал надеяться, что она не пригодится. «Как я смогу потом оставаться нормальным человеком?.. Человек, совершивший убийство, превращается в изгоя по собственной воле… Я вряд ли смогу жениться и иметь детей… Как мои дети будут бегать в этом саду, в котором будет лежать у забора убитая мной жертва?.. Как я смогу полюбить какую-нибудь женщину, уже являясь убийцей другой?.. Чем моя жизнь будет лучше, если я убью и все сложится так, что я не сяду в тюрьму?.. Я буду свободен в пространстве… Я не буду вынужден питаться тошнотворной баландой… Я не буду ходить строем на работу… Меня не будут ночью будить, ударяя рукой по моей шконке при ночном пересчете… Я не буду круглосуточно думать о бабе и останавливаться, как пораженный, если вдруг увижу учительницу, идущую в школу в сопровождении солдата-срочника внутренних войск… Я не буду видеть потерянных и опустившихся людей, которые от безысходности идут на зиму в тюрьму, совершая мелкую кражу… Я так же не буду видеть тех из них, кому по несчастью выпала доля выходить на свободу зимой… Когда они не ведают, куда им идти; они просят оставить их в лагере, хотя бы до весны, но их вышвыривают за ворота, потому что на них нет приговора, а значит, и довольствия… Я не буду обязан снимать шапку зимой, приветствуя служащего колонии в погонах. Я не буду стоять покорно, когда мою одежду ежедневно обыскивают при выходе с предприятия на зоне… Я не буду ждать полгода, чтобы увидеть своих близких людей и пожить с ними в одной комнате… Я не буду носить черную одежду с нашивкой, указывающую мою фамилию и номер моего отряда, как породистый пес… Я не буду ездить в вагонах для заключенных, как скот, на который с остервенением лают при посадке и высадке из вагона злые сторожевые собаки… Этих огромных людоедов удерживают на звенящих металлом поводках солдаты с автоматами, и все эти солдаты – выходцы из среднеазиатских республик, потому что они искренне не любят тебя и не пойдут на возможный контакт с тобой, человеком другой веры, культуры и белым цветом кожи… Я не буду смотреть на одуванчик в запретной зоне, как на проявление инопланетной жизни… Я не буду вынужден подчиняться и подобострастно улыбаться тем людям, которые мне неприятны и даже омерзительны… Я не знаю, какова будет моя жизнь, если я совершу убийство, но не окажусь в тюрьме… Может быть, она станет приносить такие душевные страдания, какие превысят физические и моральные страдания от длительной тюремной и лагерной жизни… Мне известно из рассказов убийц, что если человек совершит одно убийство, то не сможет потом остановиться… Жизнь другого человека для него теряет святость… Может, мне стоит сделать предложение этой бабе и жениться на ней?.. Она не замужем… Вот только она старая уже и родить мне, наверное, не сможет… Это для матери будет неприятная партия… Опасно то, что она может дать лживое согласие, а потом все же посадит меня, когда выберется отсюда… Сегодняшний вечер должен дать мне понять, какой она человек… А могила должна быть готова на всякий случай», – рассудил Бурцев, стоя уже по пояс в яме. Через час он стоял на штык ниже поверхности. «Как я отсюда выберусь?» – подумал неожиданно с легким испугом Бурцев, чувствуя холод от близости могильной земли вокруг себя, но тотчас его осенила догадка, что нужно воспользоваться лопатой. Он положил черенок поперек ямы и как на перекладине подтянулся на нем, затем закинул колено правой ноги на край могилы. С трудом он выкарабкался, насыпав обратно вниз немного выкопанного грунта.