Валерий поехал домой, потому что знал: мать не ляжет спать до тех пор, пока он не приедет на ужин. Обычно он приезжал до девяти часов вечера. По дороге ему дважды махнули пассажиры, но он не остановился. Он не мог настроиться после всего случившегося на работу. Собирать деньги для выполнения сменного задания он сейчас был неспособен, потому что его жизнь неожиданно оказалась под серьезной угрозой. Бурцев своим ключом открыл квартиру родителей и тихо вошел. Мать сидела в комнате и смотрела телевизор без света. Услышав шаги, женщина встрепенулась от легкой дремоты и повернулась к прихожей.

– Валера, ты?! – ласково спросила она.

– Я, мама… – постарался ответить Бурцев в обычной манере, чтобы не встревожить ее. Он развязывал шнурки на туфлях, не поднимая головы, и думал, как бы скрыть свое волнение, когда придется посмотреть в глаза самому близкому, дорогому и необычайно чувствительному на его настроение человеку. Валерий снял туфли, выпрямился, и в этот момент мать включила свет в прихожей.

– Сынок, что-нибудь случилось?! – с испугом в глазах спросила мать.

– С чего ты взяла?! – постарался правдоподобнее удивиться сын. Чтобы не смотреть матери в глаза он начал снимать пиджак и искать свободное место на вешалке.

– Рукав на пиджаке у тебя вымазан в известке или в чем-то белом!

– Где?! – удивился Бурцев и опять отвел глаза от матери, чтобы рассмотреть рукав снятого пиджака. – А, это! Колесо проткнул, поэтому заезжал в гараж на перебортовку резины. Пока колесо тащил, наверное, где-то шаркнулся о стенку локтем, – ответил Бурцев первое, что пришло в голову.

– Сынок, ты какой-то бледный… – тихо с тревогой в глазах сказала мать. – Ты подрался с кем-то?.. – предположила несмело женщина.

– Мама, ни с кем я не подрался! Успокойся! Давай поужинаем. У меня плана нет, поэтому я быстро поем – и поеду, – сказал Валерий и прошел мимо матери, опять не глядя на нее. Женщине показалось, что голос у сына чуточку дрожит, и она побежала за ним в кухню греть суп. Бурцев вспомнил, что нужно помыть руки и посмотреть на себя в зеркало в ванной комнате. Он развернулся и вновь прошел мимо матери, избегая ее глаз. Пока Валерий намыливал руки, он пристально вглядывался в лицо. Действительно, он был немного бледен, и до сих пор чувствовалась мелкая дрожь в руках. «Как же я убью эту женщину вина которой только в том, что ее угроза мне показалась реальной и неотвратимой?» – какой уже раз подумал он, смотря в зеркало на не проходящую бледность лица. «Убить человека – самый большой грех, а убить невинного – грех вдвойне страшнее… Почему мне выпало делать этот выбор?.. Почему мне в жизни приходится незаслуженно страдать?.. Почему на мою долю все время выпадают испытания?.. Кто так настойчиво хочет меня погубить?! Кому это надо?! – не пере- ставал думать Бурцев. – Все-таки эта женщина небезупречна передо мной… Она угрожала мне тюрьмой за то, чего я вовсе не хотел с ней делать, и она знала это! Но почему я должен судить ее и уподобляться тому несчастному безногому судье, который тринадцать лет назад незаслуженно осудил меня на восемь лет лагерей?.. Я испытываю к этому хромому судье такую огромную ненависть, что она до сих пор ничуть не уменьшилась, и я все еще жажду отмщения, как только вспоминаю о нем… Не может такое деяние оставаться безответным… Человек не может судить человека, потому что он живое существо, а значит, обязательно будет субъективен… У него может ныть больная нога… быть повышенная температура тела… у него могут быть неприятности в семье… на него могут воздействовать окружающие люди и, наконец, каждый взрослый человек морально не безупречен… Все это влияет на его судьбоносное решение для судимого им человека… Когда законодатель закрывает на все эти „мелочи“ глаза и наделяет судью возможностью ошибаться под тем предлогом, что другого способа судить преступников не придумано, он легкомысленно разделяет ответственность судей, которые и без того нарушают закон Божий и потому являются страшными грешниками… Почему какой-то конкретный человек может судить меня?.. Этот безногий судья мог без последствий вынести неправосудный приговор в отношении меня, но если ошибусь я, отправляя в свою очередь его на тот свет, или женщину, что сейчас сидит у меня в подполье, то должен буду проститься с жизнью… У нас с хромым судьей одинаковые возможности приговаривать… Никто мне не препятствует убить его и эту женщину, которая тоже хотела меня незаслуженно осудить, но только я должен исполнить приговор безукоризненно… Хромой судья не был совершенно точно уверен в моей виновности, а я уверен точно, что не совершал тогда преступления, а, напротив, пытался предотвратить его… Все судьи – антихристы, и их существование и их работа оправдывает безбожное отношение к ним… Но почему это все равно злодейство по Христу, как бы я себя не обелял?.. Христос просил всех не только не убивать, но даже не гневаться… В другой заповеди он призывает не противиться злу, но не объясняет, почему конкретный невинный человек, который на земле уникален и неповторим, должен безропотно отдать жизнь, например, убийце-маньяку, если у него даже имеется реальная возможность помешать злодею. Или почему я не смею отомстить судье, который, не разобравшись, посадил меня в клетку, и тем самым подверг мою жизнь восьмилетним физическим и душевным пыткам?.. Тысячи судей в мире нарушают закон Божий, и только единицы из них настигает заслуженная кара… Христос как бы говорит мне, что не бойся несправедливости и прими ее как должное, а за это тебе воздастся и воздастся твоим хулителям… Надобно верить… Однако мне сейчас словно кто-то шепчет, что убивай любого человека, который хотел или хочет тебя незаслуженно погубить, но если ты попадешься – значит, ты лишил жизни невинного… Только так ты сможешь узнать: справедлива твоя кара или нет… Наперед знать – не дано… Если бы каждый, кто берется судить другого, нес такую же ответственность, как я перед принятием решения, то никто не только не ошибался бы, но и необходимости в судьях-безбожниках не существовало бы… Нет, я не могу понять Христа и не гневаться… Как я могу его понять, если я незаслуженно отсидел восемь лет, и неизвестно, когда мне за это воздастся и где?.. Что может порадовать меня настолько, чтобы я был благодарен судье за несправедливый приговор?.. Это за пределами моего разума».

– Валера, я налила тебе – иди, ешь, не то остынет, – послышался голос матери, и Бурцев машинально повторно намылил руки, забыв за размышлениями, что уже это делал минуту назад. Он опять обмыл ладони и намочил лицо холодной водой, затем с силой вытерся махровым полотенцем, чтобы исчезла бледность. Валерий вытянул перед собой руки и до боли в сухожилиях растопырил пальцы в разные стороны веером. Кончики пальцев еле заметно все еще подрагивали.

– Завтра на два выходных дня я поеду в деревню… Нужно проверить, все ли в доме хорошо… – сказал Бурцев матери, которая, как обычно, сидела с ним за столом и наблюдала, как он ест. В любую минуту она была готова взять у сына пустую тарелку и положить в нее со сковороды разогретые котлеты и жареную картошку.

– Съезди, сынок, а то уже неделю там не бывал.… Не будем ездить – залезет кто-нибудь, – сказала мать, не переставая думать о том, почему сын какой-то взволнованный. – Хоть бы ты, Валера, женился поскорее и переехал в нашу деревню… Благо, что она рядом с горо- дом… Сменщики за тобой и туда бы ездили… Глядишь, отец бы был там радешенек, что его дом сгодился тебе… Все силы он отдал ему, пока строил… – сказала мать, моргая вдруг заблестевшими глазами.

«Да, действительно, дом отца мне пригодился, но будет ли он там доволен, что его дом пригодился именно в таком качестве?» – спросил себя Бурцев. Он не заметил, что уже съел суп. Ему хотелось отказаться от второго блюда, но он передумал. «Постарайся вести себя как обычно – не давай матери повода думать, что у тебя что-то стряслось… Господи! Из-за меня умер раньше времени отец, а сейчас я могу загнать в могилу и мать…» – подумал Валерий, и почувствовал, как подступает ком к горлу. Опять на его долю выпало проклятье и безысходность.

Мать положила второе блюдо и спросила:

– Ты сразу после смены поедешь туда?

– Нет… Я вернусь из гаража, посплю, потом схожу на рынок за продуктами на два дня…

– Может, тебе дать тушенки с собой?

– Нет, оставь дома, а я куплю на рынке, что мне нужно, – ответил Валерий и пошел в прихожую надевать обувь. – Наелся хорошо – спасибо, мама…

Бурцев вышел из подъезда и оглянулся на окна на четвертом этаже. Мать выключила свет на кухне, но свет из прихожей показывал, что она стоит у окна в кухне и по привычке пытается разглядеть, как он садится в машину и отъезжает от дома. До конца смены оставалось еще шесть часов, и Валерий поехал на вокзал, чтобы дождаться какого-нибудь поезда и взять пассажиров. Ближе к полуночи в воскресенье люди как будто вымирают в городе. Перед рабочим днем все стремятся пораньше быть дома, и только в аэропорту и на вокзале людской поток не иссякал.

– Парень, водка есть? – спросил тихо подошедший к открытому водительскому окну пожилой мужчина, чуть поодаль стояла женщина, ожидая, пока ее друг закончит разговор с Бурцевым.

– Нет, – коротко ответил Валерий.

– Может, подскажешь, у кого из таксистов здесь есть, чтобы мне не обходить все машины?

– Не знаю, – сказал Бурцев, и пара ночных искателей спиртного пошла, покачиваясь, дальше по ряду стоящих в ожидании такси. «Забыл взять дома водку… – с сожалением подумал Валерий. – Может быть, хорошо, что я забыл ее?.. Мне она пригодится завтра и послезавтра, чтобы разговорить эту чертову бабу… Нужно узнать для спокойствия души, кто она по профессии и должности… кто у нее родственники… есть ли у нее дети, родители – словом, все, что может представлять опасность для меня, если я избавлюсь от нее… Если дело дойдет до решительных действий, то, чтобы спустить курок, нужно будет обязательно принять сто грамм для храбрости… Опять я обманываю себя! Какая мне разница, кто она, если я не хочу сидеть даже восьми лет, не убивая ее?.. Пусть она будет хоть дочерью начальника милиции, и ее будут с упорством искать до тех пор, пока папа ее работает в органах… Нет, я не буду обманывать себя: мне обязательно нужно не выпустить ее, кто бы она ни была, и кем бы ни были ее родственники… Если она простолюдинка, к чему я склоняюсь, то мне быстрее удастся забыть о ней, и я не стану ожидать каждый день, что за мной придут или на меня выйдут каким-то образом… Если ее родственники влиятельные люди, то тогда необходимо будет избавляться и от Вахитова… Но он точно невиновен, и его устранение не должно пройти гладко… Его вина только в том, что он случайно навязал мне эту вредную бабу… Нет-нет! Не надо усложнять… Не думаю, что на окраине города может жить или даже находиться женщина с влиятельными родственниками… Хотя мне известно, что не бывает не раскрываемых преступлений. Бывают только преступления, раскрытие которых очень большой труд, и на их расследования нужна влиятельная санкция из-за дороговизны… При тщательном поиске с привлечением большого количества сотрудников милиции всегда найдется свидетель, который что-то видел… Этого свидетеля нужно только найти… А куда девать тело?.. В канализационную выгребную яму его сбросить нельзя, потому что яма еще и на двадцать процентов не заполнена… Хоть она широкая и шестиметровой глубины, но из-за малой наполненности оттуда со временем пойдет запах разлагающегося трупа… Необходимо копать могилу в огороде – другого выхода нет…» – рассуждал Бурцев, не способный больше думать ни о чем постороннем, после того как посадил в подполье пленницу.

Между тем прибыл очередной поезд, и на асфальтированный перрон вокзала высыпал народ с чемоданами, сумками и тюками. Длинная вереница такси стала таять на глазах. «Попались бы клиенты подальше… Если сейчас поеду куда-нибудь за город, то все у меня должно сложиться хорошо…» – загадал Валерий. Подошла семья из четырех человек – мужчина, женщина и две девочки примерно восьми и десяти лет. Мужчина, открыв пассажирскую переднюю дверь, попросил:

– Откройте, пожалуйста, багажник. У нас много вещей. – Бурцев вышел и помог поднять и разместить два больших чемодана и три сумки с перевязанными для надежности ручками. Отец семейства сел на переднее сиденье, жена с дочерями расположились позади. Валерий включил счетчик, тронулся с места и спросил: