После окончания трагедии выступили музыканты, мимы, танцоры, фокусники и прочие лицедеи. Перед императором и знатными вельможами кувыркались акробаты, жонглировал факелами ловкий паренек, творил всевозможные чудеса фокусник, танцевали под звуки цимбал пять тонких и гибких, как лоза, отроковиц. Но Бориса мало занимало это веселье: он все еще находился под впечатлением от «Эдипа».

После представления Борис отправился погулять по саду, радуясь редкому для здешней зимы ясному дню. Возле статуи Геркулеса он встретил Лупо и Фотия.

– Вы не меня ли ищите? – обеспокоено спросил Борис. – Уж не захворал ли Кальман? Он вчера капризничал.

– Нет, нет! – поспешил успокоить его Лупо. – Маленький наш господин как всегда резв и весел. А вот мадам Анна хандрит и на всех слуг сердится.

Борис поморщился. Его жена в последнее время стала совершенно невыносимой. Если раньше ее недовольство выражалось в брюзжании, то теперь она все чаще устраивала мужу и слугам скандалы. Причиной произошедших с Анной перемен был скорее всего случившийся у нее летом выкидыш (она забеременела перед самым отъездом мужа на войну). Борис сочувствовал жене, но ее постоянные вспышки выносил с трудом.

Печально вздохнув, он сказал:

– Нынче у Мануила лицедеи показывали историю про царя Эдипа. Сильная вещица.

– Да, очень сильная, – согласился Лупо.

– А я ничего не знаю о царе Эдипе, – признался Фотий.

Лупо обратился к своему господину:

– Если мессир дозволит, я просвещу нашего музыканта и поведаю ему историю несчастного царя.

Борис кивнул.

– Случилось это очень давно, – начал Лупо, – задолго до рождения Спасителя. Правил тогда в греческом городе Фивы царь по имени Эдип, и воцарился он не по праву наследования, а женившись на вдове покойного царя Лаия, Иокасте. Фивы в его царствование будто кто-то проклял: несчастье следовало за несчастьем, вместе с неурожаем начался мор скота, а затем люди стали гибнуть от чумы. Жрецы сказали царю, что все эти бедствия – наказание за неотомщенную кровь его предшественника, а самый знаменитый прорицатель вдруг назвал убийцей Лаия самого Эдипа.

– Ух, ты! – поразился Фотий. – Ну, и что царь?

– Эдип решил, что это его шурин, Креонт, подкупил прорицателя, чтобы тот солгал, а царица стала уверять мужа в лживости всех пророчеств, а в доказательство рассказала о том, как много лет тому назад некий гадатель предрек ей ее первому мужу, что их ребенок убьет отца и разделит ложе с матерью.

– Ух, ты! – воскликнул Фотий. – И что же стало с тем дитем?

– Раб отнес ребенка в горы и бросили там погибать, – продолжил Лупо. – Больше детей у царственной четы не было, Лаий же, действительно был убит, но не собственным сыном, а каким-то разбойником у распутья двух дорог. Эдип, как услышал об этом, так весь помертвел и принялся выспрашивать, где это самое распутье находится. В общем, слово за слово, и выяснилось, что это Эдип, будучи еще не царем, а бродягой, убил Лаия.

Фотий укоризненно покачал головой.

– Значит, сам правитель и навлек на свои земли большие беды.

– Ну, да, – подтвердил Лупо. – А еще он оказался брошенным в горах, по повелению Лаия, младенцем. Раб, которому было отдано это повеление, не найдя в себе сил погубить ребенка, отдал его пастуху из Коринфа, и Эдип оказался вдали от родины. Но потом он вернулся в Фивы, где женился на царице, не догадываясь о том, что она его мать. Когда все это стало известно, Иокаста свела счеты с жизнью, а Эдип сам себя ослепил и ушел в пустыню. Вот такая история.

А Борис добавил:

– Ты не сказал, что у Эдипа и Иокасты родились дети, на которых тоже легло проклятие их рода.

– Не надобно было царям Фив слушаться языческих волхвов, – сделал вывод Фотий.

– Так ведь тогда одни иудеи веровали в Единого Бога, – напомнил Лупо.

– От язычества люди и по сию пору до конца не отреклись, – вставил Борис.

– Что верно, то верно, – согласился Фотий. – Вон наш боярин, Любим Радкович, на что уж благочестив, а дозволил боярыне Светозаре Дивеевне искать помощи у кудесников.

– В чем помощи? – осведомился Борис.

– У боярина и боярыни все дети в младенчестве умирали.

– И помогли кудесники? – поинтересовался Лупо.

– Куда там! – воскликнул Фотий. – Боярыня поначалу совсем перестала родить, а потом захворала! Не бывает ничего доброго от кудесников-язычников!

Увлекшись беседой, они незаметно для себя вышли к бухте Золотого Рога, где по берегу гуляли кесарь 24 Исаак Комнин и севастократор Иоанн Ангел в сопровождении скромно одетого молодого человека.

– А ведь это Сикидит! – тихо воскликнул Лупо, приглядевшись к спутнику родственников императора.

– Он и есть, нечестивец, – подтвердил Фотий и перекрестился.

Грамматик 25 Михаил Сикидит был юношей лет около двадцати, невысоким, очень худым, с тонкими губами, кривым носом и огромными черными глазами. С виду этот человек не выглядел страшным, однако его многие боялись, потому что о нем ходила молва, как о маге, умеющем читать судьбы по звездам и насылающим на людей умопомрачение.