Шрифт:
Он с сожалением кивает и отходит. Наверное, его уже не хватает и на сороку.
А жаль. Бродить и приставать – неблагодарное занятие. Вот что еще удивительно: алкогольная память. Казалось бы, он вовсе не должен помнить, к кому обращался вчера, не говоря уже о месяце тому назад. Но он каким-то чудом помнит. Все, что имеет к ним непосредственное касательство, алкоголики хорошо помнят. Вот я послал его на хуй два года назад, и он ко мне больше ни разу не подошел.
Капля и океан
Делаю робкие попытки нарисовать отмороженность как феномен городского масштаба.
Не знаю, удастся ли мне ясно выразить мою мысль.
Тут ведь та же история, что с каплей воды, по которой судят о существовании океана. Никаких социологических исследований с анализами, никакой репрезентативной выборки. Просто эпизод, интуитивно воспринятый как проявление тенденции.
Мне выпало поработать в двух подпитерских городах-сателлитах: Петродворце и Сестрорецке. Петродворец чуть ближе, Сестрорецк чуть дальше, разница – считанные километры. И там, и там приблизительно одинаковый процент больных на голову. Но почему же Сестрорецк представляется мне городом отмороженным, а Петродворец – нет? не из-за дворцов же и парков, в самом-то деле.
И вот что я вспоминаю.
На главной сестрорецкой улице есть маленькое придорожное кафе, столики и стулья.
Однажды я увидел человека. Он бодро косолапил по этой улице, слегка пригнувшись и болтая обезьяньими руками. И проходя мимо кафе, не замедляя шаг ни на секунду и не поворачиваясь, он мимоходом прихватил стул и пошел дальше.
Вот в этом выразилось все.
Я, конечно, не хочу никого обидеть, особенно тех, у кого там вдруг дача. Но я уже рассказывал о своем друге-докторе, который умел отличить сестрорецкого бомжа от зеленогорского.
Так что поверьте мне на слово. Такие города есть.
Весна
Приехала моя отставная супруга. Из деревни, с дочкой. И писатель Клубков у меня сидит, пьет чай.
И пошел у нас разговор о деревенской жизни.
Ирина у Клубкова, стало быть, спрашивает:
– Вот как по-твоему – с чего начинается весна? А, писатель?
Ну, мы – писатели – сосредоточились и озадачились. Не хочется ударить в грязь лицом.
– Ладно, – говорит она, – подскажу. Это шевелится и движется. Кто просыпается первым?
Писатель Клубков начал закипать.
– Я тебе скажу, – заговорил он зловеще. – Первыми просыпаются… первыми просыпаются… микробы! – выпалил он. И хотел продолжать, но его перебили:
– Нет, – покачала она головой с издевательским сожалением. – Не микробы.
Мы сдались.
– Лягушки, – сказала Ирина. – У них начинается гон. И они так и скачут парами, друг на друге.
Потом выяснилось, что мой естествоиспытательный ребенок сразу расковырял одну такую пару палочкой, чтобы посмотреть, чем они соединяются, и обнаружил присоску, о названии которой спрашивал всех.
Ну, не знаю, с чего и где там начинается весна. Я-то сказал, что с подснежников, которые всплывают в разнообразных водоемах. А с этой деревней все понятно. Название-то знаковое: Жабны.
Определение материи
Город хорошеет! Впереди – большая работа.
«Материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них».
Перед Финляндским вокзалом все разрыли, разворотили, ковыряются в рельсах.
Толстая старушка идет.
Ковыляет, как утка, и хрипит: «Ебаные кроты»…
На лице – явления сердечной недостаточности.
Морфология
Видел человека, он шел по тротуару.
С серым лицом.
Поверьте, это не метафора какая-то. Это было действительно серое лицо, абсолютно. Не испитое, а какое-то чужое. Словно под серой краской в пупырышках, которая более толстым слоем лежала на носу и щеках.
Ноздреватое все такое.
Болезнь Аддисона? Волчанка? Нет, не похоже, хотя я не такой уж эксперт.
Мне показалось, что это вовсе не человеческое лицо, а маска. Ничего доброго она не выражала.
Хотя в действительности это, возможно, очень хороший человек.
Но я сомневаюсь. Не знаю, почему.
Я вспомнил, как в школе нам рассказывали про лишних людей. По-моему, вся эта публика – Онегин, Печорин, Чацкий как раз и не были лишними.
Они и сейчас были бы весьма не лишними. Лишние люди, конечно, есть, и их довольно много, просто произошла путаница. Мы их ежедневно видим в телевизоре, в магазине, в подъезде.