Шрифт:
– Вы сейчас серьезно? В… ваше кресло мне сесть?
– На полном серьезе. Вставай, иди, садись, три легких пункта, Джер.
Джер неуклюже поднялся, черт, ну прямо как я раньше, он не знал куда деть руки; решил ограничиться выбором карманов брюк, окунул их туда, продолжая медленно подходить к моему черному удобному стулу на колесиках, держал спину, пытался не сгорбиться кривой линией. Я шел за ним. Плюс ко всему, мои руки сами потянулись за новой сигаретой. Никто и не заметил, как она зажженной пошатывалась у меня в зубах. Они привыкли, в памяти отложилось, что тот-то человек – он же: учитель – имеет такую-то привычку (что, на самом деле, привычкой не было). Ни намека со стороны подростков на «пожаловаться директору или кому еще, ни намека… Спасибо… Пусть не тем мышлением, не такие я и надежды на него возлагал, но приняли же! Никому не смогу объяснить: зачем это все! Это априори в моей, моей в голове, другим – не закачать.
Все смотрели на Джера, идущего не пойми зачем к стулу нового странного учителя английского языка, и общую картину поля зрения дополнял я сам, но никто не наблюдал за прикуриванием; все заметили конечный результат – я уже не просто шел за Джером, а сопровождал все это густым слоем дыма. Атмосфера превыше всего! А Джеру нужно было поймать раскрепощение, словить и никогда в жизни не отпускать. Я над этим буду работать, разумеется; это мой! мой человек, нуждающийся в подпитке тщеславием! Выводы до общения с ним наедине; это мощно, в моем стиле.
Он сел. По-прежнему не понимал что делать с руками; как же знакомо.
– Значит… я… сейчас… должен что-то рассказать про вас, да? В этом… классе?
– Да! Да, Джер. Тебе стоит попробовать, – я стряхнул пепел с сигареты и улыбнулся Джеру. – Парень… Можно я так буду тебя называть? – кивок с его стороны. – Отлично, парень. Давай разбавим нашу… для кого-то приятную, для кого-то натянутую и просто ужасную ситуацию… чем-нибудь подходящим. Только вот чем.
Ответ долго не вертелся на языке; я выпрямился в полный рост, опустил левую руку в глубокий карман своих черных брюк и извлек телефон. Не вспомню точный день, когда именно я сделал запись в телефоне, находясь на улице, но вы не поверите, каким текстом я насытил белый экран, ждущий нажатия кнопок на сенсорном экране, текст там был таков: «Когда я смогу выявить для себя ученика, которому захочу в чем-то помочь, с которым захочу общаться как с другом – включить песню „You“, под нее я многое пережил». Мгновенья спустя, на настоящем уроке! (осуществилось послание записи!) заиграла музыка. Группа «World’s End Girlfriend», слушал ее подростком, просто обожал заниматься под нее творчеством, которому, кстати говоря, забыл продолжить уделять время по-крупному, именно писательскому творческому, коим занимался подростком. Жуть какая депрессивная, всегда наводит на грусть и воспоминания, которые… никак не повторить. Мой учитель детства, умерший тогда, как-то раз слушал одну песню этой группы, она называется «You», ты или вы – без разницы; играют они пост-рок, как он мне сказал, хотя в жанрах я мало что понимал; наплевать, главное музыка была тогда, играла в моей голове; и она… она строила меня, да. Ее и включил классу на уроке.
Под нее можно заниматься духовной медитацией, плевать на обычаи медитации, можно посвящать себя какой угодно медитации, безумной медитации, движения по памяти; сел и начал разговаривать с собой, мысленно или вслух, медитация – твоя, строй свой духовный обряд, не опирайся на правила; но ей я никогда плотно не увлекался и вряд ли примусь за способ, для меня это не мое; может неусидчив, может не мой способ общения с собой, снова это разрывающее слово – наплевать.
Дети не осмеливались встать с мест, но я заметил, что приподнялись с парт, прислушались к музыке. Я положил свой телефон Джеру в руку и сказал вслух:
– Ну же, почувствуй знаешь что, Джер, будто этот урок – без остатка твой и ни чей более. Твой, Джер! Твой.
– Хорошо… Я… должен сказать, что готов. Я… готов, – неуверенность в голосе казалась уверенной, как будто специально.
– Мы ждем, давай.
– Вы… мии… с… Чааа… рли… Чарли Холлоуэй. Вас же так зовут, я не мог прослушать. Нее… необычное… имя для нас… Необычней других уж точно… Вы… видимо действительно наш новый учитель английского языка, и я, как и вы – это понял. П-правда? – Джер приподнял голову в мою сторону и дрожащими глазами начал смотреть, держал курс на худшее, весь вспотел, сам не знал какими словами сказал то, что услышали все. Волнение выбивало человека из своего тела и приходилось подстраиваться подручными средствами под новообразовавшуюся атмосферу.
– Правда, – ответил я. Улыбнувшись? Мне не приходилось улыбаться, мой рот всегда приоткрыт, такой… необычный неправильный прикус и все с ним связанное, что отчетливо выделяло мою внешность и запоминалось людям. Раньше – комплексы. Вырос – и принял как есть; это я, я таков, остынь уже. Поэтому даже мое выражение лица поддерживало парня.
Затяжка сигаретой. Отвод головы в сторону – полет дыма, удар воздуха по вискам, свист прошелся взрывной волной по кругу головы, ужас. Он продолжил.
– Вы… на меня… произвели сильное впечатление. Впечатление учителя. С большой… буквы… учителя! Вы… должны быть учителем… Да… вы… иии… уже… наш учитель. Иии… Ваш взгляд, ваша… п… походка… Я… говорю про это… чтобы не сказать ничего про курение, но… вы дали задание только для этого?
Я улыбнулся ему.
– Хорошо… представляете, я ничего не имею против курения в первый раз… Это делает мой новый учитель… и… делает… как я вижу, с… с целью… А это, мисстттт… Да, мы в Бортоке, да… Чарли Холлоуэй… безумно прекрасно. – На последних двух словах теперь уже Джер улыбнулся мне, и я протянул ему руку, чтобы приподнять со стула.
Я протянутой рукой предложил ему встать, развернул к классу, похлопал по плечу, тем самым похвалив за стойкость и рвение к странному, но оказавшемуся для него интересному опыту. Мертвая тишина, никто не дышал, все – улыбались от восторга. Я, не докурив сигарету, бросил ее на пол, даже не притушив; так было надо. Дыму! Дыму в мою атмосферу!
– Ребята, а знаете, аплодисменты Джеру! Мне даже не придется настаивать, вы и сами все прекрасно понимаете. Садись, Джер.
Парню просто гора с плеч, он бегом сел на место, ни о чем не думая, только бы поскорее спрятать лицо и хотя бы начать обдумывать случившееся.