– Дак сразу бы и сказали, – Наталия повела плечом и вырез на груди слегка приоткрылся, – я—то какое отношение имею к этому?

– Самое непосредственное.

– Сказали ж нам, что умер от апо..апе… в общем от какого—то удара.

– Так ты ничего не хочешь рассказать?

– Ничего, – женщина стояла, опершись спиной о косяк двери.

– Говорят, что ты была в довольно близких отношениях с убитым?

– Побольше слушали бы всяких, вам бы не такие вести принесли.

– Значит, отрицаешь?

– Мне скрывать нечего, всё равно донесут. Да, бывал здесь Тарас, бывал, ну и что?

– Тогда возникают вопросы.

– И какие?

– В каких вы были со Шрамовым отношениях?

– Да никаких.

– Как это?

– А вот так, ну приходил ко мне по женской части, я – одинокая, – она повела плечом и под тонкой рубахой шевельнулись большие груди, – кого хочу, того и привечаю.

– Так…

– Иной раз мужик в сорок, – она насмешливо проговорила, скривив в улыбке рот, – ничего не умеет.

– Значит, у вас были отношения…

– Господин хороший, не было у нас отношений, просто по—соседски забегал ко мне, безделицы дарил, но отношений никаких.

– Понятно, тогда не расскажишь, как кто себя вёл, когда Шрамов умер?

– Как обычно, – Наталья вновь дёрнула плечом, – Ольга засуетилась, как наседка, оно и понятно, такого кормильца лишилась, Пётька, тот побледнел и задрожал, навроде осинового листа. А так, – она задумалась, – да я и внимания не обращала.

– В день смерти к Тарасу кто—нибудь приходил?

– Почём я знаю? Я ж за ним не следила, может, кто и приходил, – Наталья задумчиво посмотрела в стену, – когда дрова рубил, – добавила женщина. – А к чему такие расспросы?

– Надо.

Тарасов сын Пётр, мужчина лет сорока, с крепким, казалось квадратным телом, что в ширину, что в рост, имел совсем детское лицо. Словно природа пошутила: крепкие пудовые руки, покатые плечи, ноги, как два столба, и небольшую голову с жёсткими проволочными волосами, пухлые щёки и доверчиво – щенячьи глаза.

– Видно срок тяте пришёл, – Пётр почесал шею, – человек, что дерево, каждую весну оживает, а вот придёт срок, кажется ещё крепкое, а на самом деле внутри – труха. Так что вы хотели?

– Поговорить об отце твоём.

– Что говорить? Нету его, и никто не воротит.

– Трудно не согласиться, но с чего это крепкий мужчина, как в округе говорят, выпил немало, топором махал, дров кучу нарубил и в один момент, вот был и уже нет.

– Это надо у Него спросить, – младший Шрамов указал пальцем в небо, – Он и во младенчестве забирает, вот моих братьёв и сестёр, а уж в таком возрасте и подавно.

– Так ты ничего странного в смерти отца не видишь?

Младший Шрамов опешил, удивлённо посмотрел на сыскного агента и, заикаясь, спросил:

– Удар его хватил, как сказал врач и потом пристав нам бумагу выдал.

– В сыскное отделение попало дело о смерти Тараса Шрамова, вот и приходится по воле начальников проверять обстоятельства смерти.

– Ежели так.

– Именно так.

– От меня, господин… э —э – э.

– Лерман Пётр Павлович, – представился сыскной агент, – чиновник по поручениям.

– Господин Лерман, – лицо младшего Шрамова в одну секунду стало более походить на старческое, плечи опустились, – я не привык говорить об отце худое, но своим умишком начинаю понимать, если в сыскное попали бумаги о смерти отца, то вы подозреваете, что произошло убийство?

По чести говоря, Пётр Павлович не ожидал, что невзирая на вид не очень умного человека, младший Шрамов окажется таким проницательным.

– Посуди сам, – над каждым словом приходилось задумываться, – твой отец скоропостижно скончался, а ведь был довольно крепким стариком.

– Господи, каждый раз, когда отец прикладывался к бутылке, с ним случался приступ.

– Что же было в этот раз?

– То же, что и всегда. Отец решил отметить именины, для этого взял несколько бутылок пшеничного вина, а утром, ко всему прочему, пошёл колоть дрова, хотя я его просил не заниматься хозяйством в этот день.

– То, что произошло не было для тебя новостью.

– Отнюдь.

– Скажи, а могли ему помочь?

– Нет, это невозможно, отец сам виноват. Здесь ничьей вины нет.