Шрифт:
– П-по рукам, – согласилась Клер, и дамы обменялись рукопожатиями.
– Не нужно грима и подготовки, Клер, – произнесла Малефисент. – Только поделитесь вашими ощущениями – и дело сделано.
И тут же скомандовала:
– Камера, пишем!
Дама червей и король червей. В одной руке
Зал был многолюден.
Духота и жара… Помещение натоплено, забито до отказа журналистами, едва ли не лезущими друг другу на головы. Блокноты, карандаши, ручки… Камкордеры, айпады, профессиональные камеры… Пишущая толпа. Журналисты и телевизионщики толпились даже в дверном проеме, не давая ей, звезде дня, пройти внутрь.
О да! Она была великолепна, несмотря на свою экстраординарную внешность. Многие мужчины сами не понимали, как оказывались под чарами ее обаяния – достаточно было только взглянуть на нее. Казалось, острый нос и крысиный профиль должны были отталкивать, но Клер умело пользовалась внешностью, которой наградила ее природа. Да и разве можно было устоять против соблазна, порожденного ее голосом, будоражащим весь диапазон чувств – от возвышенных до животных инстинктов…
– Прошу пропустить, а то пресс-конференция не состоится, – Клер пришлось заговорить, чтобы толпа дала ей дорогу.
Едва она вошла в конференц-зал, как журналисты тут же отрезали путь Олафу и Малефисент. Клер, не оглядываясь, шла к трибуне.
Подойдя к стойке с микрофоном, она устремила взгляд в
противоположную точку – к выходу, словно в конференц-зале никого не было.
– Наконец, я развожусь с мужем. Мне это необходимо для развития карьеры: у меня открываются новые перспективы, и я не хочу их терять. К тому же, есть некие факты, которые помогут ускорить развод. Все подробности можно узнать у моего пресс-атташе. Всем спасибо за то, что пришли.
Закончив речь, Клер направилась к выходу. Ей не пришлось протискиваться сквозь толпу журналистов. Они сами расступались перед ней. А она шествовала в озарении фотовспышек, безучастная ко всему происходящему вокруг.
Выйдя из бизнес-центра и сев в машину, Клер велела водителю ехать к опере, не обращая внимания на Олафа, умудрившегося при всей его тучности выбраться из здания и семенящего прямо к авто.
Подъехав к карикатурному строению, Клер направила свои стопы прямо внутрь этого монстра из стекла и металла. Затем, поднявшись по главной лестнице, она свернула в боковой пролет, где располагались грим-уборные. Пройдя в конец коридора, Клер открыла неприметную дверь своим ключом и, оказавшись внутри, заперлась. Сбросив пальто и сняв шапочку с вуалью, она растянулась на кушетке и уставилась в потолок.
Полежав в таком состоянии минут пять, Клер подошла к зеркалу и принялась наносить макияж. Эту работу она предпочитала теперь делать сама, с тех пор, как похвалила жуткую постановку «Волшебной флейты», а теперь… ее голос наконец оценили по достоинству! La Scalla! Миг признания наступил. Она взойдет на эту священную сцену и покорит публику своим голосом, воистину гениальным, потому что она теперь могла менять диапазоны и все оперные партии были ей доступны, и не было ни одной роли, которой она не смогла бы исполнить.
А здесь? Жалкое прозябание под фонограммы. Не о такой карьере Клер мечтала, когда впервые пришла под свод этого строения простой хористкой – одной из многих. Каждый раз, когда она пыталась внести в партии что-то свое, ей затыкали рот, и дело не ограничивалось обыкновенными замечаниями – все заканчивалось переходом на личности и оскорблениями по поводу внешности. Нет, видели, сенсация? Поющая крысоморда! Так выразилась блиставшая тогда прима, обладающая пышными формами.
И это чудо исполняло партию Тоски… Было смешно смотреть, как она еле машет руками и выпячивает глаза во время исполнения высоких нот… Тщедушного Скарпиа она могла спокойно раздавить своей массой, но по сюжету коварного графа нужно было заколоть. Эта сцена всегда вызывала у зрителей хохот. Похоже, публика забывала о своих делах, когда на сцену выходила примадонна – такое зрелище невозможно было пропустить.
Правда, с примадонной случилась одна маленькая неприятность. В ее коктейль, который она любила принимать после каждого акта, однажды попала серная кислота – так что дело потерей голоса не обошлось. Скорая, как всегда, прибыла вовремя – когда примадонну уже нельзя было спасти, полиция так ни до чего и не докопалась, тем более, что поговаривали, будто бы прима сама любила эксперименты с ядами. Так что экзотическое зелье могла спутать и с кислотой, скажем, положила его не в ту склянку.
Дело быстро замяли, а все главные партии перешли к Клер, потому что она была единственной, кто мог в этом балагане хоть как-то петь. И Клер пела. Но не как попало, не просто попадая в ноты. Она жила всем этим, но что толку, если оркестра нет, а твой талант никому не нужен. Она видела, какая публика приходит в оперу, которая давно уже перестала быть храмом. Это было строение, в котором собиралась тусовка более высокого ранга – не более того. Но Клер осознавала одно: плевать на публику. Нужно совершенствоваться самой, а время покажет.
Сегодня ее последний спектакль в этом убожестве. В этом дурдоме, где собираются одни сумасшедшие, помешанные на деньгах. Далее – сразу на самолет, а бракоразводным процессом можно руководить из Италии. Сегодня она должна затмить все – даже громко включенную фонограмму с синтезированным голосом – потом пускай обвиняют в безвкусице: а разве не безвкусица, когда имея природные данные, нельзя пользоваться ими?
С этими мыслями Клер занялась губами. Чувственные и алые. Именно такие ей были нужны.