– Послушай, цвет крови – бурый, – сказал сын Крысы. – Если идти на солнце, за перевал, ты найдешь бурые камни. Ими можно рисовать.

Ведьма уже устала, а бурых камней не было. Мысли о сыне Крысы добавляли сил, и Ведьма думала, как нарисует его с каменным ножом, побеждающего страшную эласмотерию. Ведьма видела дохлую эласмотерию. На её туше прекрасно сохранились куски мяса, шкуры и обрывки сухожилий. И острый рог, исцарапанный камнями.

Первобытное чудовище попало под камнепад. Сухой и солоноватый воздух пещеры основательно подвялил мясо, и племя до отвала наелось, может быть, последней из существовавших эласмотерий.

Ведьма улыбнулась своим мыслям и тут же неожиданно взвизгнула. Она стояла на самом краю бурой марганцевой руды. Огромный запас марганцевых карандашей.

Ведьма перевала дух и стала выбирать палочки подлиннее и покрепче. Обратный путь показался короче. Ведьме хотелось прыгать от радости, ведь за пазухой стянутой по бокам оленьей шкуры, лежали драгоценные марганцевые карандаши.

Вернулась она под вечер. Войдя в пещеру, услышала приглушенный женский вой.

– Что случилось? – глаза Ведьмы не видели в сумерках пещеры.

– Горные гориллы, они его искусали, – откуда-то из темноты сказал Барсук. – Он умирает.

Ведьма бросилась вперед, рассыпая в темноте драгоценные карандаши. В углу пещеры укрытый старыми шкурами лежал сын Крысы. Рядом сидела едва видимая в темноте мать. Сын Крысы открыл глаза.

– Нашла?

Ведьма кивнула, не в силах сдержать слёзы. Несчастная мать завыла ещё сильнее.

– Хорошо, – еле кивнул сын Крысы.

– Уходи, – мать оттолкнула Ведьму от сына. – Это из-за тебя он пошёл в чащу. Будь прокляты цветы, за которыми он пошёл. Будь проклята ты, Ведьма.

– Не кляните меня, – вскрикнула Ведьма.

– Он умер, – мать порывисто обняла сына. – Уйди прочь.

– Уйди, Ведьма, – зло продышал невидимый Барсук.

Ведьма заползла в свою круглую пещеру и долго лежала на каменном полу, разглядывая скупые нити света, сочившиеся с невидимого свода. Но потом поднялась и оперлась о стену.

Зачем ей марганцевые карандаши, когда у неё есть кровь. Сын Крысы не жалел для неё своей. И она не пожалеет.

Ведьма поискала глазами припасенный каменный нож. Взяла в руку и, не раздумывая, провела острым краем по нежной коже.

Базальтовая плита была тёплой и гладкой, и кровь ложилась на её поверхность точными ровными линиями. У Ведьмы были узкие пальцы, порхавшие над плитой, как беспечные бабочки с блестящими красными крыльями.

Сын Крысы в высоком мощном броске летел навстречу саблезубому тигру, вытянув перед собою каменный нож.

Ведьма отошла от рисунка и отёрла со лба испарину. Какой же ты красивый, мой единственный, мой… Силы покинули Ведьму. Она упала на пол, раскинув крыльями тонкие руки.

Ведьма смотрела на сына Крысы и улыбалась. Она была счастлива, что его душа теперь принадлежала только ей.

А мы бы сказали – пещерная живопись.

Дом был сказочным. Башенки с флюгерами, конусы куполов, венецианские окна во всю стену. Ночью при подсветке дом скрывал свои настоящие размеры и казался заблудившимся в небе звездолётом.

И этот чудесный дом нам предстояло обновить. Я в это долго не верила. Как можно обновить усыпанную бриллиантами золотую шкатулку?

– Людям деньги девать некуда, – презрительно пояснил Игнат Тимофеевич, наш бригадир. – Каждый год свои терема перекрашивают. Я эту местность вдоль и поперек знаю, тут банкиры живут.

– Ни одного не наблюдаю, – оглянулась Шурка, луща верткий апельсин.

– А их тут никогда и не бывает, – Игнат Тимофеевич потянул носом в сторону Шуркиного апельсина. – У них в каждой стране мира по такому дому. И даже по два. Шур, дай апельсинку!

– Всем давать – сломается кровать, – отчебучила Шурка и бросила оранжевую кожуру в старинный камин.

– Неоклассицизм, – определила я, – глазурь на обожженной глине. Топка в центре, стеклянная.

Неоклассицизм камина пах Шуркиным апельсином.

Зимой Шурка ест апельсины вагонами. Начиталась книжек про здоровье. По ее волосам круглосуточно бродит обморочный запах цитруса.

– Вер, хочешь? – Шурка протянула половину апельсина.

Я жую апельсин и чувствую, что мне совершенно не хочется работать. В сказках никто не работает. Там или щуку ловят, или на печи катаются, или в принцев влюбляются.

Я оглядела бригаду в поисках принца.

Игната Тимофеевича я вычеркнула сходу, наш бригадир любит баб и постарше и поярче. Винтажных марципановых теток. Мы с Шуркой не канаем.