Шрифт:
Тень вскочил на ноги. Его сердце гулко билось в груди. Сильное волнение охватило затворника.
– Прости, прости, Цивилиус, конечно, конечно, я глуп – пытаюсь судить неподсудное. Придать форму бесформенному…
– Тс-с…
– Что?..
– Да нет, показалось. Мне послышалось. Старею. Скорее бы встретиться с Архивариусом. Отчитаться перед затхлым чинушей-временщиком и на покой.
– Послышалось? Ты о чём?
– Да, вроде как Триумвират призывает служить. Ан, нет – сквозняки гуляют… Сквозняки!? Послушай, дорогой ты мой, как же я раньше этого не замечал? С твоим появлением повеяло свежим воздухом, где-то забыли закрыть дверь…
– Цивилиус, не тяни, говори.
– Выход, понимаешь – выход. Для тебя возможен выход. Вон из этого…
– Что же ты замолчал! Ты говорил о каком-то выходе. Что же ты замолчал?
– Я Управляющий. И не всё мне подвластно. Вот и Слово, великое Слово, хоть и наполняется мною звуком, но не подвластно мне. Я могу сочинять, красиво говорить, торжественно декламировать, клятвенно обещать и проклинать, наконец. Но оно, моё слово, будет всего лишь звуком. Оно может звенеть железом, реветь прирученной энергией, заглядывать в макро- и микромиры, убивать тело и душу, и при этом оставаться частью физики, обыкновенной волной. А истинное Слово, одухотворённое и творящее, недоступно мне. Я правитель душ и не более того. Я слишком много, очень слишком, поверь мне, рассказал тебе. Больше я не смею, да и не могу (слишком ничтожен). Иди и помни – всегда есть выход из мракобесия, и не прельщайся яркими многоцветными софитами.
– Что же плохого в цветах, Цивилиус? Они радуют глаз и умиляют сердце. Вот радуга, например…
– Радуга просто так. Не навязывается. Появится на небосклоне, как бы подсказывая: живи и радуйся, и не беги сломя голову в стремлении схватить нечто, недоступное пониманию. Но многие срываются, бегут до одышки, до измождения. Добегают, хватают руками. И торжествующе разжимают ладони: «Вот оно!» – а там пусто. Только мелкие капельки, в которых, дрожа, отражается вытянутая разочарованная физиономия: «Фи, только лишь всего». Да, всего.
– Так чего же бояться?
– Бояться ничего не надо.
– Ты же сам сказал.
– Хм, интересно, что тебе слово «прельщайся» послышалось как «бойся». Велико Слово и всемогуще.
– Ты всегда говоришь загадками. Ох, дорогой мой Цивилиус, сумею ли я когда-нибудь понимать твои загадки.
– Загадками? Да-а. Загадки – это то, что тебе хочется слышать. Я говорю языком Цивилиуса и не более того. Кстати, ты так и собираешься здесь сидеть?
– Цивилиус, а разве это не твой спектакль. Мне представлялось, ты знаешь. Разве тот круглолицый говорил не то, что ты ему нашёптывал.
– Разговор не о нём, а о тебе. Какой же ты недогадливый. Сказанное им с ним и останется, возьмёт его за руку и поведёт. Ты же не собираешься, надеюсь, идти за ним.
– Не имею никакого желания. Но часто нас вынуждают идти не по своей воле. Не пойдёшь сам, так подтолкнут сзади и взашей потянут.
– Ну-ну-ну, наслышаны! Наслышаны, мой безвольный товарищ. Ты себя-то послушай: не по своей воле, а где она у тебя в это время была, а? Вопросик.
Тень явно увидел хитроватую улыбку Цивилиуса. Этакое лицо искусителя: простецкое, своё в доску, и зубки вроде улыбаются. «Ах, как вы милы и благодушны; ой, извините, уж очень ваши резцы откровенно показались из-под пухлых губ». «Ой, и точно».
Вопрос, заданный Цивилиусом, привёл Тень в замешательство: а ведь он прав – где? И тут его, вдруг, осенило:
– Скажи мне откровенно: вопрос задавал ты?
– Я эхо, ты забыл.
– Ага, значит не ты, кто же тогда?
– Ну вот, дожил, и с меня теперь спрашивают, – пробурчал себе под нос Цивилиус. – В какие это времена. И кто? Тень? Засиделся, засиделся я тут. Дряхлею. А всё почему – на «сцену» смотреть тошно – одно и то же, одно и то же. И фразы затёрты, и постановка… Плесень, кругом плесень, и сам заплесневел. – Старик потянул носом воздух, – ах как противно. Уйду, уйду, пусть другие слушают и подсказывают. – Цивилиус снова шумно втянул носом, – я же говорю: кто-то забыл закрыть входную дверь. М-м-м, чудо какая свежесть. Чего они все торчат здесь. Ведь есть же смельчаки. Уходят и не боятся. Хлоп дверью и потом, наверное, стоит и потирает затылок: чего я там делал? Глупец… Глупцы! – Бурчание старика, неожиданно превратилось в крик.
Тень отшатнулся. Сумасшедший!? Душевный крик? Откуда у эха душа? Увиливает от ответа? Ну, хитрец. – Вопросы, как один промелькнули в испуганной голове.
– Я не глухой, Цивилиус, зачем так кричать. Людей разбудишь.
– Да, и чего вдруг? Тень, Тень, давно у меня не было собеседника. Сплошь одни марионетки. Пойди туда! Сделай то! Противно, душа такая ранимая. А ты: воли нет. Должна быть воля!.. – Цивилиус словно поперхнулся и замолчал.
– Цивилиус.
Вдалеке ночной бриз гнал волны на берег, и те с шелестом накатывались на пляж, оживляя ночную тишину.
– Цивилиус.
Ответом была тишина. Ни ставшего родным хрипловатого баритона, ни старческого покашливания. На остров налетел ветер, пробуждая уснувшие было пальмы. Тень понял, что остался один на один со стенами и мыслями.
Чуть позже, порядком изъёрзав на жёстком войлоке, заменившим ему постель, он уснул, проваливаясь в бездонную беспросветную бездну – крепкий сон дьявольски уставшего человека.
Пи-Ти сидел, прислонившись к стволу какого-то раскидистого тропического дерева. Рядом, на таком же складном стульчике, в непринуждённой позе, сидел щуплый человек лет пятидесяти. Его одежда, манера, поведение – всё указывало на то, что он здесь, среди военных, человек случайный.