– А теперь скажи, бесстыжий Инко, – спросил вдруг Борил Миркович, – была ли та Ярина, любовница атамана, твоей сообщницей? Совершала ли она вредные городу поступки?

– Была, была, мой господин, – кивнул головой преступник. – Она не однажды приходила ко мне, а в последний раз привела меня к разбойникам на погибель! Она принесла немало горя Брянску и была надежной сообщницей московского атамана!

– Замолчи! – вскричал князь. – Зачем ты порочишь красивую и безвинную девицу?!

Бояре с улыбками переглянулись: участь бывшего купца была предрешена!

– Ну, тогда скажи нам, – весело молвил Жирята Михайлович, – как звали их главаря и других разбойников? И кому они служили? Самому ли князю Семену Московскому или какому-то боярину?

– Их вожака звали Упрямом Якуничем, – мрачно ответил Инко Вершилович, – а его сообщников я помню только по именам. Клочко, Богдан, Полкан и еще…

– А кто был господином того Упряма? – перебил преступника нетерпеливый Супоня Борисович. – Боярин или князь?

В светлице установилась мертвая тишина.

– Москвичи говорили между собой, и я слышал, что их господином был, – Инко задохнулся, краснея и покрываясь потом, – какой-то Алексей Петров! Они еще называли его прозвище – «Босой волк» или «Хвост»! – выпалил он, наконец.

– Теперь все ясно! – поднял руку, вставая и крича, Жирята Михайлович. – Я помню лица московских бояр! И там был боярин Алексей Босоволков! Они все заодно против нашего Брянска!

– Да, – грустно покачал головой князь Дмитрий. – Я предчувствовал беду от москвичей и теперь вижу ее воочию! Слышишь, святой отец? – он посмотрел на брянского епископа.

– Слышу, сын мой! – перекрестился отец Иоанн. – Спаси нас, всемогущий Господь!

– Ладно, – буркнул князь, – а теперь примем решение! Как будем судить: по закону или по справедливости?

– По справедливости! – закричали бояре. – В «Правде» Ярослава нет суровой кары!

– Тогда предлагайте, – потребовал князь, – но без злобы и суеты!

– Его следует казнить, княже! – сказал, вставая, Брежко Стойкович. – А имущество и серебро забрать в княжескую казну!

– Смерть, княже! – поддержал его Жирята Михайлович. – Нет ему прощения!

– Смерть, смерть!!! – закричали остальные бояре.

Князь посмотрел на поникшего, оцепеневшего от страха мужика, и почувствовал к нему жалость. – Вот и погубил себя своей глупостью! – подумал он, но тут же вспомнил слова несчастного о красавице Ярине и, сверкнув очами, громко сказал: – Пусть его казнят в темнице через удавление! Тихо, без пыток и мучений! А его имущество забрать в казну! Также следует бросить в холодную темницу всех его родственников мужского пола, включая его дядю Олдана Мордатыча с сыновьями за недонесение о московском злодее! Их имущество также перейдет в мою казну! Пусть поработают три года на благо обиженных ими горожан! И приставьте к ним самых строгих надзирателей, чтобы они честно, в праведных трудах, отрабатывали свой корм!

Поздней весной 1346 года в Козельске игралась свадьба. Князь Тит Мстиславович выдавал свою дочь Марию замуж за служилого литовского князя Романа Михайловича Молодого. Великий литовский князь Ольгерд Гедиминович сдержал свое слово. Его люди, объезжавшие русских князей, проведали, что у козельского князя есть на выданье красавица-дочь, по возрасту подходившая молодому князю Роману – Марии было четырнадцать лет – и сообщили об этом своему господину. Князь Ольгерд не медлил: уже в марте в Козельск поехали его верные слуги и сосватали юную княжну. Мнения же невесты, как впрочем и жениха, никто не спрашивал. Достаточно было согласия ее отца.

У князя Романа, как известно, отец погиб на войне с немцами, и роль отца сыграл сам великий князь Ольгерд.

Когда Роман Михайлович, шестнадцатилетний юноша, узнал о сговоре, он не воспринял это с радостью и ехал в Козельск грустным, недовольным. Однако невеста ему сразу же приглянулась. Красавица Мария, белокурая и синеглазая, стройная и рослая, не могла не понравиться жениху! Ее нежный грудной голос, природная доброта и доверчивость пленили юношу.

Сам же князь Тит хорошо знал отца жениха, покойного князя Михаила Асовицкого, подвиги которого в сражениях с врагами Литвы были известны во всей Руси. Но главное заключалось в том, что будущий зять козельского князя происходил из рода великого киевского и черниговского князя Михаила Всеволодовича Святого, был прямым потомком его сына Романа Михайловича, которого теперь называли Старым, и имел все права на любой удел бывшего Черниговского княжества, частью которого являлся в свое время карачевский удел и, соответственно, Козельск.

Литовские сваты сообщили Титу Мстиславовичу о желании великого князя Ольгерда видеть в будущем на княжении в Брянске жениха его дочери. – У Дмитрия Брянского нет сыновей, – говорили они козельскому князю, – а только дочери! Правда, у него еще есть брат Василий, но ему уже за пятьдесят! Так что быть этому Роману брянским князем!

Речь литовцев была достаточно убедительна, и Тит Мстиславович с радостью принял молодого князя, за которым так и укоренилось прозвище «Молодой», поскольку в Брянске уже был прославленный на века Роман Михайлович, его предок, и люди не желали их путать.