– Ишь, чего захотели! – возмутился князь Иван. – Эта Москва причинила много зла славному Брянску! Вот и нет между ними дружбы! Я понимаю беспокойство Александра Храброго…Он, получается, как бы батюшка тому Василию, но ничем не может ему помочь…Значит, он хочет, чтобы я сосватал Дмитриеву дочь, не так ли?

– Так, Иван Александрыч, – кивнул головой князь Михаил.

– Ну, что ж, пусть тогда этот молодой Василий приезжает к нам весной в Смоленск, – улыбнулся князь Иван. – Мы ему, конечно же, поможем. Я попрошу своих сыновей, Святослава или Василия, а также Василия Меньшого, сына покойного Романа из Смядыни. Я уже стар для дальних поездок…Вот хочу добраться до ордынского царя и попросить его освободить меня от походов с татарской данью…Пусть туда ездят мои сыновья. Но Александру я непременно помогу. Так ему и передай! Мы все желаем счастья и радости молодым людям!

Весна 1330 года была сухой и солнечной. После обильных снегов и суровой зимы, это была пора света и яркой зелени.

До самой темноты сновали по улицам и площадям Брянска неугомонные горожане. От восхода солнца и до заката были открыты настежь двери купеческих лавок. По Десне плыли лодки, струги и даже небольшие купеческие корабли.

В один из теплых дней мая в Брянск прибыла большая группа знатных всадников, князей и бояр, сопровождаемых слугами и отборными дружинниками.

В первых рядах скакали смоленские князья Святослав Иванович, рослый, двадцатишестилетний соправитель отца, Василий Романович Смядынский, также высокий и широкоплечий, выглядевший старше его лет на десять, за ними следовали великий тверской князь Константин Михайлович с младшим братом – совсем молоденьким, но рослым красавцем Василием Кашинским, женихом, претендовавшим на руку и сердце старшей дочери брянского князя Елены. Дальше ехали бояре всех перечисленных князей, их лучшие слуги и воины.

Сватовство брянской невесты состоялось еще зимой. Не взирая на суровые морозы и заснеженные дороги, князья Святослав Иванович и Василий Романович посетили Брянск и сделали князю Дмитрию Брянскому предложение от имени Александра Михайловича Тверского, скрывавшегося в Литве. Князь Дмитрий Романович не неволил свою дочь. Вместе со сватами он посетил молоденькую, пятнадцатилетнюю, Елену и в присутствии своей супруги сообщил ей о сватовстве молодого князя. Потом с красавицей-княгиней и ее прелестной дочерью побеседовали знатные сваты. Они подробно рассказали о своей миссии, описали молодого Василия Кашинского, его красоту, доброту и покладистость, а затем, оставив княгине Елене три дня на размышление, удалились в охотничий терем князя Дмитрия, где достойно, в пирах и развлечениях, провели время.

В установленный срок смоленские князья со своими боярами явились в покои княгини и выслушали ответы матери и возможной невесты.

Они шли туда, однако, не без тревоги: предупреждение князя Дмитрия о капризном и строптивом нраве его дочери, невероятная, почти небесная, красота девушки, беспокоили сватов, которые ожидали несогласия или сопротивления невесты.

Но все случилось так, как они того хотели. И красавица мать, и молоденькая прелестная Елена сразу же согласились с предстоявшим браком, и обрадованные князья со своей свитой в тот же день отъехали в Смоленск, а оттуда – уже в Тверь.

Свадьбу хотели сыграть в самом начале осени, как это обычно делали на Руси, но молодой князь Василий, узнав о красоте своей невесты, проявил нетерпение.

– Надо бы сыграть свадьбу ранней весной, – предложил он, – чтобы моя невеста не засиделась в тоске! И не нашла себе другого жениха!

Подумали – поговорили и вспомнили, что «ранние свадьбы всегда игрались в черниговской земле». Но князья отказались ехать в Брянск в марте, сославшись на дела, холод и прочие неудобства. Апрель тоже был признан неподходящим временем: «разверзнутся реки и болота, а дороги будут непроезжими». Не хотели ехать и в мае, поскольку духовник князя Константина пригрозил молодым «маетой». – Месяц май, – сказал он, – назван от слова «маета»!

Но жених не согласился с этим. – Это название месяца, – сказал он, – не русское, а чужеземное, возможно даже, бусурманское! Поэтому нечего искать в нем смысла! Из-за такой глупости я могу потерять невесту! Вот тогда будет настоящая маета! Не надо откладывать дело! С таким подходом любое время будет казаться непотребным!

С этим доводом спорить не стали и вот, наконец, свадебная процессия приблизилась к брянской крепости.

У подвесного моста гостей встречали сам князь с княгиней и черниговский епископ Арсений. Звонили колокола. Простонародье густой толпой обступило обе стороны Большой Княжей дороги.

За спиной князя Дмитрия стояли его преданные бояре с неизменными серебряными подносами, на одном из которых возвышался круглый бурый холмик хлебного каравая с серебряной солонкой, врезанной в него, а на другом – греческий графин из золоченого стекла с вином и золотая чарка, предназначенные для князя Константина, как заменявшего жениху отца.

После торжественного приветствия гостей князь особо обратил внимание на жениха и остался доволен. – Молодой Василий хорош во всем! – сказал он весело. – Пусть же, наконец, посмотрит на свою невесту!