Но и государь должен опасаться своих подданных.

Кто же из них опаснее?

На первый взгляд – народ, ибо, если он разойдется, с ним ничего нельзя поделать, так как он многочислен. Со знатью же расправиться можно, ибо она малочисленна. Кроме того, государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, ибо его право – карать и миловать, приближать или подвергать опале. И все-таки знать опаснее народа, так как нельзя честно, не ущемляя других, удовлетворить притязания знати, но можно – требования народа, потому что у народа более честная цель: знать желает угнетать народ, а народ не желает находиться в угнетении. Народ многочислен, но ему труднее сговориться, поэтому он, на худой конец, лишь отвернется от государя, тогда как от враждебной знати можно ожидать и большего, ибо она дальновидней, хитрее, загодя ищет путей к спасению и заискивает перед тем, кто сильнее.

Поэтому самое опасное для государя – тайный заговор знати.

Но, как показывает опыт, заговоры возникали часто, а удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью. Но открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним из довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. А когда с одной стороны выгода явная, а с другой – сомнительная, и к тому же множество опасностей, то не выдаст тебя лишь тот, кто является преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя. Поэтому заговор может состояться лишь в условиях широкой ненависти или презрения к государю со стороны граждан.

Ваши императоры Петр III и сын его Павел жестокостью своей и сумасбродством возбудили к себе сильнейшую ненависть знати, почему и были свергнуты с первой же попытки. Тогда как декабристов, например, выдали Александру I Шервуд и другие уже к лету 1825 года, ибо государь этот, отразивший самого Буонапарте и вступивший в Париж, был почитаем своими подданными. Елизавета, дочь Петра Великого, обе Екатерины и другие русские государи, умевшие заслужить дружбу знати, не знали заговоров, хотя и правили долгие годы. Не знал их и Александр II, который, хотя и лишил дворянство власти над крестьянами, но защитил при этом их интересы так, что помещики ничего не проиграли от этого, и даже выиграли. Отпустив крестьян на волю, он повелел отрезать у них пятую часть их лучших земель в пользу бывших хозяев и при этом обложил крестьян выкупными платежами, нараставшими по долгам с процентами, так, что освобожденным стало не лучше, а даже хуже.

Правда, Александр был убит за это фанатиками из народа. Но по этому поводу уместно заметить, что всякий, кому не дорога жизнь, может совершить покушение на государя, так что нет верного способа избежать гибели от руки человека одержимого. Но этого не следует так уж бояться, ибо подобные покушения случаются крайне редко. Важно лишь не подвергать оскорблению окружающих тебя сановников и людей, находящихся у тебя в услужении, то есть не поступать так, как тот же Петр III (Карл Петер Ульрих), который открыто презирал все русское, постоянно оскорблял окружавших его вельмож и офицеров гвардии, прозванных им «янычарами», однако продолжал держать их подле себя, требуя верной службы. Это было безрассудно и не могло кончиться для него ничем хорошим. Вскорости он был арестован и убит караулившими его гвардейцами во главе с Алексеем Орловым.

Что же касается заговоров знати, то из всех способов предотвратить их, самый верный – не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда рассчитывает на то, что убийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духа пойти на такое дело, ибо трудностям, с которыми сопряжен всякий заговор, нет числа. Но даже если такие заговорщики и найдутся, они неминуемо потерпят поражение.

Что дело обстоит именно так, можно убедиться и на примере из вашей недавней истории. Пока Михаил Горбачев был любезен народу, знать подчинялась ему, хотя и была недовольна им за его двоедушие и болтливость. Но по мере того, как народ отворачивался от государя, против него зрели заговоры. И наоборот, – те, к кому переходила народная любовь, становились все более дерзкими. Борис Ельцин и другие честолюбцы шаг за шагом ограничивали его власть, и к началу 1991 года им оставалось сделать уже совсем немногое. Почувствовав приближение конца, Горбачев попробовал устрашить раскольников. В окружении главного из них – Ельцина – нашли заговорщиков, в помощь которым в столицу были введены войска. Однако последовал такой взрыв негодования столичных толп, поднявшихся на защиту своего любимца, что Горбачев тотчас оставил свои планы и пригласил мятежников на переговоры в Ново-Огарево. Недовольные этим отступлением ближайшие помощники самого Горбачева стали склонять его к повторению попытки, но после того как тот, не сказав им ни «да», ни «нет», отбыл на отдых в Крым, решили действовать самостоятельно. Они объявили в стране чрезвычайное положение, снова ввели в Москву войска и попытались восстановить порядок. На стороне ГКЧП тогда оказалась почти вся знать, на стороне же Ельцина – только простой московский люд, что казалось довольно слабой опорой.

На деле же нет и не может быть ничего сильнее народа. И пусть мне не возражают на это расхожей пословицей, что, мол, на народ надеяться – что на песке строить. Пословица верна, когда речь идет о простом гражданине, который тешит себя надеждой, что народ защитит его от властей и вызволит из беды. Тут и в самом деле можно обмануться, как обманулись в свое время Солженицын, Сахаров и другие смутьяны, как обманулся поначалу и сам Ельцин, когда он впервые выступил против Горбачева, еще не утратившего доверия народа. Но если в народе ищет опоры государь, который не просит, а приказывает, к тому же бесстрашен, не падает духом в несчастье, не упускает нужных приготовлений для обороны и умеет распоряжениями своими и мужеством вселить бодрость в тех, кто его окружает, он никогда не обманется в народе и убедится в прочности этой опоры.

Это все и увидели в августе 1991 года, когда простые москвичи поднялись на защиту своего Верховного Совета и главы республики по их призыву. Сопротивление народа, которого заговорщики не ожидали и к которому не готовились, обескуражило их, и они бросились в Форос к Горбачеву, надеясь обрести в нем защиту (ибо они действовали в его же интересах, от его имени, и по его же собственному плану). Однако тот, возвращенный людьми Ельцина в уже «другую Москву», осознал вдруг, что теперь может спасти себя – только отрекшись от своих слуг, что он тут же и сделал. Но власть свою он спасти уже не мог, ибо она на деле уже перешла к его сопернику. Оставалось только подыскать этому пристойное оформление, что и было вскоре сделано. Так при поддержке москвичей и при сочувствии большинства народа новым государем России сделался Борис Ельцин.

Сказанного достаточно, чтобы понять причины по которым утратил власть и ваш последний император, – Николай II Романов, ибо он во всем почти был подобен Горбачеву. Непосредственная причина потери власти – заговор верхушки знати, принудившей царя к отречению. Заговор возник и состоялся потому, что презрение и ненависть к государю достигли огромных размеров. Заговорщики решились на переворот, видя, что устранение царя угодно большинству народа.

И пусть те, кто, властвуя много лет, лишился власти, пеняют не на судьбу, а на собственную нерадивость. В спокойное время они не предусмотрели возможных бед – по общему всем недостатку в затишье не думать о буре, – когда же настали тяжелые времена, они предпочли бежать, а не обороняться, понадеявшись на то, что граждане, раздраженные бесчинством победителей, призовут их обратно. Если нет другого выхода, хорош и такой, плохо лишь отказываться ради него от всех прочих, как не стоит падать, полагаясь на то, что тебя поднимут. Даже если тебя и выручат из беды, как Ельцин «выручил» Горбачева, это небезопасно для тебя, ибо ты окажешься в положении зависимом и унизительном. А только те способы защиты хороши, основательны и надежны, которые зависят лишь от тебя самого и от твоей доблести.