Шрифт:
Керенский воспрянул духом, сместил Корнилова, назначил главнокомандующим себя, а Алексеева – начальником Генерального штаба, и приказал последнему арестовать Корнилова, Деникина и некоторых других генералов и старших офицеров, что тот и сделал. Смещенного черноморскими матросами командующего флотом Колчака, которого заговорщики рассматривали в качестве еще одного кандидата в диктаторы, Керенский вызвал в столицу и заставил подать в отставку. Колчак вступил в контакт с американским адмиралом Гленоном и отбыл в США «для консультирования американцев по использованию минного оружия».
Новый главнокомандующий Керенский восстановил смертную казнь на фронте и выступал повсюду с истерическими речами. Крымов застрелился. Алексеев, спустя 10 дней, ушел в отставку, передав свой пост Николаю Духонину. Знать растерялась, а народ почувствовал свое всесилие. Оружие, выданное рабочим для защиты от корниловцев, попало в руки большевиков, которые тут же вооружили им свою «Красную гвардию». Арестованных в июле товарищей их стали выпускать на свободу. В конце сентября Ленин перебрался из Финляндии в Выборг, поближе к центру событий. А к началу октября в Петроградском и Московском Советах стойкий перевес голосов перешел к большевикам, которые вновь потребовали передачи всей власти Советам.
Таким образом, Керенский, формально сосредоточивший, наконец, в своих руках абсолютную власть – гражданскую и военную, – оказался, по сути, заложником у победивших в столице ополченцев. При этом он показал свою неспособность пользоваться властью. И с этого момента его падение сделалось лишь вопросом времени.
Но стать настоящим государем России в тех условиях он и не мог, так как не знал, чем ему купить дружбу вооруженных рабочих и крестьян, заполнивших столицу. В мирное время народ еще можно кормить обещаниями, и то – недолгое время. Но если ты хочешь повести за собой солдат, которые кормятся грабежами и трофеями, тебе необходимо проявлять щедрость. Однако щедрым ты можешь быть либо за свой счет, либо за чужой. Раздавать свое неблагоразумно и опасно, но чужое имущество можешь раздаривать щедрой рукой, как то делали в свое время Александр, Ганнибал, Цезарь и другие диктаторы, ибо, расточая чужое, ты прибавляешь себе славы и любви, не впадая при этом в бедность. Керенский же, которого даже генерал Алексеев называл «главным болтуном России», а солдаты прозвали «главноуговаривающим», даже и не пытался купить дружбу вооруженного народа. Как и Николай, он мог предложить солдатам грабеж лишь германских богатств, но для этого на фронте нужны были победы, а их не было. Наоборот, немцы все крепче били расстроенную им же самим армию и грабили русских, отчего солдаты отказывались идти на фронт и толпами дезертировали. Войска не видели, за что они воюют, но видели, как паразитическая знать развлекается в кабаках, операх и ресторанах, а биржевики грабят казну и дерут с народа три шкуры.
Еще в апреле, едва явившийся в Петроград Ленин прямо на вокзале объявил народу свой план – немедленный мир с немцами и переключение на грабеж знати и богатеев внутри страны. Всем показалось, что он сошел с ума. Даже ближайшие товарищи отказывались его понимать (Богданов назвал его «Апрельские тезисы» бредом – «бредом сумасшедшего»). На самом же деле план Ленина был хорош (если позволительно дурное называть хорошим), так как он ясно указывал народу, какая награда ждет тех, кто пойдет за ним. Солдатам он обещал немедленный мир с немцами («без аннексий и контрибуций»), крестьянам – землю, рабочим – фабрики и заводы, голодным – хлеб, и всем вместе – «власть трудящихся» и полную конфискацию всех богатств, накопленных прежними хозяевами России.
Вообще, людей от бесчинств удерживают две вещи – страх расплаты и чувство греха. Но и то, и другое было уже сильно подорвано в покинутой властью России (поместья в провинции уже грабили и жгли вовсю). С помощью газет, митингов, листовок и брошюр, издаваемых в том числе и на иностранные деньги, Ленин решительно раздувал эту смуту, с одной стороны, – распаляя природную ненависть народа к богатым; с другой, – доказывая народу справедливость «грабежа награбленного»; а, с третьей – высмеивая и сами идеи Бога, религии, греха и т. д. Наконец, он расписывал на все лады и грядущий новый порядок – «коммунизм», который он собирался ввести в стране, «прогнав» из нее всех «помещиков и капиталистов». Верил в тот коммунизм сам Ленин или – нет, но не обещать чего-либо подобного он не мог, ибо ему нужно было повести за собой народ. Люди же в большинстве своем так простодушны и так поглощены своими нуждами, что если их не обманешь ты, их обольстит кто-нибудь другой. Если бы Ельцин, например, в 1991 году не пообещал россиянам за свой ваучер «по две Волги», то это сделал бы за него кто-нибудь другой, и народ пошел бы за ним, а не за Ельциным и Чубайсом.
Так же было и с Лениным.
Фантастически быстрая победа над Корниловым вскружила народным толпам головы. Солдаты столичного гарнизона и матросы Балтийского флота целыми частями переходили на сторону Совета и большевиков и отказывались подчиняться приказам правительства. Керенский лишался последней своей опоры. И Ленин, почуяв наконец, что народ созрел и готов следовать за ним, 24 октября дал команду своим отрядам занять ключевые позиции в городе и прогнать министров Керенского из дворца (сам «Александр IV» уже выехал накануне из столицы на автомобиле американского посольства). Собравшемуся на тот момент очередному Съезду советов, к открытию которого Ленин удачно приурочил свой переворот, оставалось только признать свершившийся факт и освятить его голосами своих выборных. Съезд признал Ленина главой нового правительства (Совета Народных Комиссаров).
Керенскому же, так и не нашедшему в стране никакой серьезной опоры, оставалось только бежать из России, что он вскоре и сделал.
Почему Ленин удержал власть, имея против себя столько могущественных противников?
Н.М.: Он приобрел власть не милостью судьбы, как Горбачев и Керенский, а личной доблестью. И в этом я могу поставить его в один ряд с такими людьми, как Моисей, Кир, Ромул и другие основатели царств. Нельзя не подивиться величию этих мужей. Обдумывая их жизнь и подвиги, мы убеждаемся в том, что судьба послала им только случай, то есть снабдила материалом, которому можно было придать любую форму: не явись случай, доблесть их угасла бы, не найдя себе применения; не обладай они доблестью, тщетно явился бы случай. Моисей не убедил бы народ Израиля следовать за ним, дабы выйти из плена, если бы не застал его в Египте в рабстве и угнетении у египтян. Ромул не стал бы царем Рима и основателем государства, если бы не был по рождении брошен на произвол судьбы и если бы Альба не оказалась для него слишком тесной. Кир не достиг бы такого величия, если бы к тому времени персы не были озлоблены господством мидян, а мидяне – расслаблены и изнежены от долгого мира. Так же и Ленин не сумел бы увлечь за собой Россию, если бы знать не принудила царя отречься от власти в самый разгар войны и не толкнула бы страну в пучину величайшей смуты. Не предоставь ему судьба этого случая, тщетны были бы его достоинства.
Но тем, кто следует путем доблести, трудно завоевать власть, и легко ее удержать. Легко потому, что средства завоевания и средства удержания власти одни и те же. Трудность же для них состоит в том, что им приходится вводить новые установления и порядки, без чего нельзя основать государство и обеспечить себе безопасность. А надо знать, что нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступил с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые. Холодность же эта объясняется отчасти страхом перед противником, на чьей стороне – законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое, пока оно не закреплено продолжительным опытом. Когда приверженцы старого видят возможность действовать, они нападают с ожесточением, тогда как сторонники нового обороняются вяло, почему, опираясь на них, подвергаешь себя опасности. Все вы помните, с какой яростью бросилась московская знать на Ельцина в 1987 году, когда тот оказался в опале, и как мало у него нашлось защитников из числа тех, с кем он проводил свою московскую «перестройку».