– Подождем! А почему вы не купаетесь. – Спросила она вдруг.– У нас тут все купаются. Пляж хороший. Жара. Или это из-за шрама?

– Откуда вы про него знаете?

Она осеклась. Почувствовала, что сказала лишнего.

– Нет. Мне все равно. Это я так предположила.

– Подглядываете!

– Это случайно получилось. Извините.

– Нехорошо!

– Почему нехорошо. Не совсем. Да. Понимаю. Ну не настолько. Вы прямо скажу Аполлон! Красавец!

Она поднялась и, держа в руках бокал, присела ко мне на колени. Я почувствовал запах ее французских духов. Волосы ее приятно защекотали мое лицо.

– Выпейте из моих рук.

– Зачем!

– Выпейте.

– И что дальше будет?

– Я вас поцелую.

– Мне тяжело.

– Вы упорный мальчишка. Я вам совсем не нравлюсь.

– У меня есть девушка.

– Вы не ответили на мой вопрос?

– Ну, если вы хотите, то да.

– Это горько слышать, никогда не говорите даме такие слова, что вы сейчас произнесли. Слышите никогда! Это сильно обижает. – Она погладила мое ухо и, укусив за мочку, прошептала. – Но я вас прощаю.

Она встала с моих колен и, подойдя к стене, примыкавшей к дому, постучала в нее. Скоро на пороге появилась очень молоденькая светловолосая девушка, одетая в легкое льняное платье из дешевого муслина.

– Даша! Принесите граммофон и пластинки. Вы там еще не спите?

– Я нет. А Варя прилегла.

– Смотрите там у меня! Еще одну лампу захватите из гостиной.

Когда девушка ушла, я поинтересовался, зачем все это.

– Обиженная женщина хочет послушать музыку! Я у себя дома. Что нельзя? – Сказала она жеманно, и томно посматривая на меня. – У меня есть записи, которые вы точно не слышали.

Через минуту появились две девушки. Одна несла аппарат, другая, что поменьше и которую очевидно звали Варя, рупор, пластинки и лампу. Нельзя сказать, что бы Варя была красавица. В таком возрасте девушка еще часто не зацветает, и как нераскрытый бутон мила именно своей скрытой красотой, внутренним содержанием не потраченной непосредственностью.

Заостренный нос, голубые глаза, по-детски чуть припухшие губы с пенкой, и особенно шляпка и самодельная диадема на голове заставляли на нее смотреть с улыбкой. Каждой маленькой девочке, да и взрослой женщине хочется носить корону или цветы! Приковывать к себе восхищенные взгляды, более утонченным вариантом такого украшения и была диадема, сделанная из бисера, стекляруса и плетеного конского волоса и бумажных цветов.

– Не ставьте, не ставьте. Заводите сразу.– Распорядилась Аида.

Я усмехнулся, покачал головой.

– Сестры погодки Сухотины. Живут у меня. Мать посадили за кражу, отец пьет горькую. Воспитываю, как могу. Забочусь. – Добавила она.

Девушки быстро установили прибор похожий небольшую деревянную тумбу-шкаф. Крышка и маленькие дверцы его были расписаны цветочной композицией. На боковых стенках и небольших дверцах был изображен дворцово-парковый пейзаж и дама, играющая на арфе. Место куда устанавливались пластинки, было обито тонким металлическим листом и позолочено.

– Что ставить тетя Ада, польку, мазурку?

– Посмотрите еще.

– Вот есть краковяк, так что тут? Лезгинка, тарантелла? – Бойко прочитала Даша.

– Дайте пластинки, сама выберу. Лампу зажгите.

Принесенная лампа была семилинейка. Она ярко залила зал желтым светом. Я испуганно оглянулся на кровать. Но убежище Маши мне показалось надежным. «Бедная Маша!» подумал я. «Бедная и несчастная! Лежит на жестком полу, боится пошевелиться. Все бока отлежала».

– Вы любите, Михаил вальсы, – обратилась она ко мне, – «Упрек любви», «Чертенок», есть «Розовые сны»

– Нет.

– Ладно. Есть отрывки из оперетт.

– Я уже ничего не желаю.

– Лучше поставим романсы «Если знал бы ты, друг», – Она посмотрела на меня, выдержала паузу. – Или «О Боже! Как хорош!» Это, по-моему, как раз то, что нужно.

Варя, дергая плечиком, завела ручку и поставила пластинку. Полились тягучие душевные звуки. Далекий баритон Брагина вещал о неразделенной и несчастной любви.

– Дождались. Где наши бокалы Михаил?

– Стоят, как стояли.

– Девочки отвернитесь, мы сейчас под музыку будем пить на брудершафт.

Она поднесла мне бокал и вновь присела мне на колени.

– Михаил. Возьмите бокал. У меня уже рука устала.

– Не буду я с вами целоваться.

– Будете, будете – сказала она, тихо склоняясь к моему уху, – а иначе все может быть и по-другому.

– Это как?

– Так девочки, зажмите еще на минутку уши. Вот так правильно. – Она обернулась ко мне. – Вы обидели меня.

– Чем!?

– Своим невниманием. Вы не оставили мне выбора. Вы все равно будете сегодня со мной.