Шадрин встал, играя желваками, и сдержанно сказал:

– До свидания.

Вышел из райкома в кромешную тьму пурги. Южак не унимался. И вспомнился разговор с Никоном Константиновичем Глазовым.

Оттепель ещё не совсем была скована заморозками…

Виктор Шадрин о разговоре с Авиловым распространяться в редакции не стал. Написал в Центр подробное письмо. Изложил в нём все перипетии конфликта. В пакет с письмом вложил номера газеты со своими публикациями. И как только южак успокоился, переправил пакет в столицу со своим знакомым, улетавшим в отпуск на «материк».

Шадрин из Тундрового исчез. Но прежде, чем это сделать, оставил Глушкову записку:

«Иван Иванович, я отправил в ЦК письмо. Вынужден это сделать, т. к. иного выхода не вижу, чтобы защитить себя и газету. Чтобы не ждать новой провокации, нападок на тебя и коллектив, вынужден покинуть Тундровой. У меня есть отпуск. Считай, что эта записка – моё заявление на отпуск. Разыскивать меня не следует: дело бесплодное. Моё детективное исчезновение смахивает на мальчишество, легкомыслие. По-другому поступить не мог. Ты бы обязательно наделал шуму. Во вред себе натворил бы глупостей, а у тебя семья.

Авиловщина пагубна для нас. И не только. Словом, в дело пошли вилы. Если ей сейчас не дать бой, то завтра будет поздно. Что-то неладное творится в нашем районе, а значит, и в крае. Политизированные хамы-карьеристы способны на всё, чтобы развернуть наши головы на сто восемьдесят градусов, к прошлому. Инакомыслие им не по вкусу. И тут они не остановятся ни перед чем, чтобы при случае перекрыть нам кислород.

За время, что проработал здесь, я надеюсь, неплохо изучил тундру, её людей. На них вся надежда, что не исчезну совсем, не потеряюсь до выяснения всех обстоятельств конфликта.

Так что за меня будь спокоен: я в отпуске, на рыбалке и охоте.

Павел Шинкарёв может заменить меня.

Будем стоять до конца. Всех тебе благ. До встречи. В. Шадрин».

Зимники, после того как южак утихомирился, вновь заработали. Дорожники своё дело знали и за короткое время подготовили их для грузоперевозок.

Виктор подготовил своё охотничье снаряжение, переговорил со знакомым шофёром из совхоза «Большевик», который приехал за грузом в Тундровой и собирался в ночь выехать обратно в Пежино, центральную усадьбу хозяйства. До Пежино по здешним меркам недалеко – сто километров. В условленное время выехали из Тундрового. Не доезжая до Пежино километров тридцать, Шадрин вылез из машины и остался на трассе. Встал на промысловые лыжи и, ориентируясь по местности, по звёздам небесного шатра, пошёл целиком в направлении стойбища третьей бригады.

Полярная ночь уже изошла – днём по горизонту бродило багровое солнце. Путь оказался длинным. Шадрин дважды делал привал, чтобы вскипятить воду из снега и заварить чай. Серый день уже клонился к вечеру, когда он вышел на петран [5] .

Изнурительный переход закончился для Шадрина благополучно. Северные лайки встретили его в стойбище охрипшим хором.

Из яранг [6] высыпали пастухи, их жёны и дети. Они узнали Шадрина. И он знал их поимённо и в лицо. Поздоровался с каждым рукопожатием. Бригадир Егор Михайлович Нанто пригласил Шадрина в свою ярангу.

– Какими судьбами? – спросил он Виктора, освобождая в переднем углу место на оленьих шкурах. – Опять командировка?

– Да, Егор Михайлович. Большая командировка.

– Ы-ы-м… Понятно. – Нанто больше вопросов не задавал.

Жена бригадира Мария внесла с улицы и поставила на сооружённый из фанерного ящика и застланный клеёнкой стол тарелку со свежеморожеными мелко нарубленными кусочками оленины.

– Гость устал. Есть у нас что-нибудь? – спросил Нанто жену.

Та сразу уловила, что нужно, и достала из-под шкуры бутылку, в которой плескались остатки ликёра. Нанто вылил его в кружку и протянул Шадрину.

– На, Виктор Кирьянович, обогрейся с дороги, поешь и в кукуль [7] . Отдохнёшь, тогда потолкуем, что к чему.

Шадрин выпил и, не разжёвывая, бросил в желудок несколько кусков сырого мороженого мяса. Тепло растекалось по всему телу. От горящей железной печки также исходил приятный тёплый воздух. А от выпитого ароматного чая Виктор почувствовал блаженство гостеприимного пристанища. Разделся, залез в кукуль и мгновенно заснул.

Шадрин забылся в сне, без сновидений проспал без малого сутки.

Прошла неделя. Авилову доложили, что Шадрина в Тундровом нет. Возможно, в командировке? Ответили: был бы в командировке, об этом бы знали, улетел бы на «материк» – тоже бы знали. Авилов поручил Скачковой узнать подробности исчезновения Шадрина.

Ей и самой было любопытно, куда пропал Виктор. Она, ещё работая в школе, интересовалась им. Не пропускала ни одной заметки в газете, под которой стояла подпись его, Шадрина. Привлекала неординарность его мышления и какое-то своеобразное бесстрашие. Иногда её не покидала мысль о том, что такие, как Шадрин, – самоубийцы. И что они, как правило, в обществе отверженные. Что таких рано или поздно сомнут, искалечат, уничтожат. Не физически, так морально. И она отчётливо поняла после «беседы» у Авилова: атака началась. А поэтому ей самой не терпелось узнать, что же произошло с Шадриным.