Шрифт:
– Ни за что! Посмотри на себя! Ты же ранен!
– Я не знаю, – говорит Олег. – Я не знаю, что я сейчас чувствую. Я абсолютно ничего не знаю. Мне трудно… кстати, девочки, я должен уходить.
– Олег, подожди, – прошу его. – Подожди! Посиди еще немножко! Отдохни! Почему ты нам все это рассказал? Ты хочешь, чтобы мы пошли туда или чтобы мы сидели дома. С какой целью ты пришел сюда и все это нам рассказал?
– Я совсем не знаю. Я совершенно в тумане. Я должен выйти отсюда до того как начнет смеркаться. Прощайте девочки.
Он чмокнул Милу в щечку, направился к двери и исчез в вечерних сумерках.
Мы сидели у стола еще несколько часов. Мы даже не смотрели друг на друга. Было тяжело. Вдруг мы поняли, что приближается большое несчастье. Страх.
– Танька, – спрашивает Мила. – Ведь Кишинев подожгли, когда наша армия отступала?
– Подожгли, еще как подожгли. И они и румыны!
– Ты боялась?
– Не было времени бояться. Я бежала с мамой папой бабушкой и няней. За нами бежала моя собака, которая потом исчезла. Перед нами дядя Павел и его жена тетя Руля. Черный дым застилал все вокруг и горящие доски падали из домов.
– И ты не боялась?!
– Я не могу сказать боялась я или нет. Я совсем ничего не помню.
– Танька, как ты можешь не помнить?
– Так это, Милочка. И Олег со временем забудет.
– Нет, не Олег. Он не забудет. Я его знаю. То, что он видел, нельзя забыть.
49.
Мы долго не могли придти в себя от рассказа Олега. Мы продолжаем вести себя, как будто ничего не случилось. Не прошло и месяца, как мне сообщили из больницы, что венерическое отделение будет закрыто и мне не нужно приходить. Марья Александровна сказала мне:
– Таня, ты идешь домой. Больница в тебе больше не нуждается. Твою зарплату я принесу тебе сегодня вечером. А теперь иди.
Я пожала руку нашему бухгалтеру. Как всегда он сдвинул на нос свои очки и посмотрел на меня поверх них. Он сказал:
– Я надеюсь, что твое будущее будет лучше, чем настоящее.
Он поднял очки и погрузился в свои дела. Я открыла дверь в кабинет главного врача и сказала ему, что меня посылают домой, и я хочу с ним попрощаться. К моему удивлению, этот серьезный и даже немного страшный человек, поцеловал меня в обе щеки, положил мне руки на плечи и сказал:
– Маленькая Танечка, все время твоего пребывания у нас ты нам очень помогала. Лучше всего вернись домой к Марье Александровне и спрячься там. Наступают тяжелые времена. Все отделения будут закрыты. Марья Александровна будет продолжать работать. Мы вам пошлем продукты для вас и малышей, иначе вам будет тяжело.
– Спасибо, – говорю я. – Большое спасибо за все!
Он сунул мне в руку несколько десятков марок, повернул голову и сказал:
– Теперь иди, у меня нет больше времени.
Я была очень смущена. Я быстро вышла из его комнаты. Вдруг действительность открылась передо мной как большая бездонная яма. Я никому ничего не сказала. Не хотела плача и объятий. Только хотела дойти до какого-нибудь дома. Я не пошла к Миле. Я зашла к госпоже Эсфири, дала ей деньги, которые получила от главного врача и сказала ей:
– Вот деньги, больше денег не будет. Я больше не работаю.
– А, тебя уволили, тебя уволили, – сухо говорит она. – Что ты такого наделала, что тебя выгнали.
– Я ничего не сделала. Мое отделение закрыли.
– Очень хорошо, перестанешь хвалиться твоим румынским языком.
Я поняла, что мне там больше делать нечего и несмотря на то, что было уже поздно, пошла в дом белорусок. Я постучала в дверь и сказала громко:
– Это я – Таня. Откройте.
– Боже мой! Заходи скорее, девочка, – сказала мать. – Заходи. У нас для тебя есть письмо. Мы не знали, где ты. Ты все время скитаешься.
– От кого письмо? От дяди?
– Нет, от твоей няни из Кишинева, из твоего дома. Заходи же, скорее! Нельзя чтобы был виден свет.
– Не беспокойтесь, – говорю. – У вас большой крест на двери. Никто вас не тронет.
– Иди сюда, иди сюда. Я тебе намажу хлеб маслом и вареньем.
Я вхожу и сажусь за их красивейший стол в столовой, бывшей комнате дяди Павла, кладу голову на руки. Они не спрашивают меня ни о чем. Чувствую, что отчаяние совершенно меня поглощает. Мне подают чай и варенье.
– Дайте мне письмо, пожалуйста. – Говорю я слабым голосом. – Что мне пишет моя няня?
– Там есть два письма в конверте.