– Пожалуйста, перевезите меня в больницу. Я им нужна. Они позаботятся о моих ранах.

Он сам меня привез в больницу. Мы не обмолвились ни словом во время поездки. Когда я вышла из его черной машины, то увидела слово «Мерседес». Я думаю, что он был очень важным офицером. Он меня проводил до дверей больницы. Две сестры, которых я хорошо знала, встретили меня, быстро и аккуратно, чтобы не причинить мне боль, положили меня в кровать. Офицер пошел к главному врачу. Через несколько дней я вернулась к моему большому стулу у моего огромного письменного стола. На моем стуле прибавилось несколько подушек, учитывая все мои раны и синяки которые остались на мне от сапог жандармов. На моем столе были все формы перо и записка:

«Наша маленькая Таня! Мы тебя очень любим! С этого момента мы будем тебя оберегать.

Персонал».

Никто мне ничего не говорил. Главный врач зашел меня проведать. Протянул руку, поднял мой подбородок, посмотрел мне в глаза и сдавленным голосом сказал:

– Ты себя достаточно хорошо чувствуешь, чтобы работать, девуля?

– Да, – отвечаю я. – А можно мне остаться спать тут? Я боюсь, что у меня не будет сил вернуться в гетто.

– Сколько угодно! Мы позаботимся, чтобы у тебя было здоровое питание. Ты выглядишь очень слабенькой.

Когда я осталась одна, я думала о своей жизни. Я поняла одну новую правду:

Я выросла.

Конец лета. Беспокойство. На улице мало людей. Стараются не выходить. Базар закрыт. Крестьяне не приносят продукты из деревни. Яйца, овощи, мука – все исчезло. Мила готовит обеды почти из ничего. Мила все-таки ходит в деревню, но без меня. Мила привыкла крутиться между деревнями и у нее там много друзей. У нее, иногда, получается приносить что-нибудь. Я продолжаю ходить с Марьей Александровной в больницу через мост. Мы одни на мосту. Раньше там была большая суета. Люди переходили с одной стороны на другую и даже ссорились, кто пройдет первым.

Рувка исчез. Однажды утром, я встаю и смотрю в окно. На улице напротив моего окна разбросано много бумажек. Я выхожу, чтобы их собрать. Это были листовки с призывами. Кроме меня никто не осмелился пойти взять листовки и прочесть, что там написано, чтобы его не продали полиции. Люди на нашей улице смотрят в окна. Кто-то все-таки пошел и собрал листовки, когда наступила темнота. На следующий день мне рассказали, что эти листовки бросили на зрителей в единственном кинотеатре города. На них написано:

«Не бойтесь! Наша армия побеждает! Немцы удирают! Румынские собаки тоже удирают! Не обращайте внимания на слухи и угрозы. Мы охраняем вас».

Подпись: «Красный комсомол».

Мы с Милочкой были в восторге от этих листовок. Милочка, которой очень нравился Рувка, который, между прочим, нравился и мне, говорит:

– Это только Он и никто больше!

– Действительно, что ты говоришь! Тут есть сотни людей в комсомоле. Многие из них могут сделать такое. Это совсем не так трудно. И даже, знаешь, мне кажется, что не совсем хорошо, что все эти листовки оказались на улице прямо перед Рувкиным домом.

– Ой, ой, ой! Кажется, ты права, к сожалению.

– Слушай, не каркай!

– Кто каркает?! Я за комсомол! Слушай, Мила, ты не заметила, что вечером евреи не выходят на улицы. По моемому, теперь никто не спит спокойно.

– Сегодня вечером к нам придет один парень, который учился со мной в школе. Он тебе объяснит всю эту историю. И, посмотрим на тебя, героиня!

В этот вечер Марья Александровна работала. Мила сделала свои оладьи из кукурузной муки. Кто знает, откуда она взяла масло, чтобы их пожарить? Когда чудесный запах повеял из кухни в дверь постучали. У нас был глазок в двери. Новость! Кто-то, какой-то родственник Милочки, предложил просверлить дырку, через которую можно будет видеть, кто пришел, и решить открыть ли дверь. Мила мне заявила, что у нее в семье все очень умные. Я молчаливо согласилась. Через дырку мы увидели голубой глаз. Один из друзей Милочки, Олег, пришел посмотреть, как она живет.

– Олег! Это Олег! Он тебе все расскажет.

Мы засмеялись. Этот бессмысленный смех, который сопровождал нас, когда мы были вместе. Бывало, мы смеялись целый час и не могли остановиться.

Вошел очень серьезный парень, протянул мне руку и представился.

– Это наша знаменитая Танька, – говорит Мила. – Танька, ну, улыбнись! – эти слова сопровождались толчком в бок.

Я смущенна.

– Хорошо, хорошо. Моя Мила спятила! Давай посидим в столовой.

Мила одобрила эту идею, пошла на кухню и вернулась с чаем и оладьями. Мы жадно уплетали оладьи и пили чай. В последнее время не было воды в трубах. Мы должны были приносить воду ведрами из колодца. Правда, колодец был недалеко, но у воды был особенный вкус.

– Вкус колодца. – Объясняла мне Мила.

Для меня это был не вкус колодца, а вкус плесени. Когда мы выпили наш чай, я обратилась к Олегу:

– Мила говорит, что у тебя есть какой-то рассказ насчет поездов.

Олег посмотрел на нас обеих.

– Очень странно, – говорит он. – Очень странно. Я пришел сюда именно для этого. Чтобы рассказать вам, что происходит в подполье. Вы должны знать, что происходит в подполье. Чтобы вы знали, о чем речь и не попались в какую-нибудь ловушку.