Вдруг, во всем этом хаосе, я слышу чудесную мелодию! Кто-то играет на скрипке какой-то классический мотив, знакомый мне с давних времен, из тех счастливых дней, когда у меня был дом и очень музыкальные родители. Я иду на звук и вижу мальчика, моего возраста, может немного старше, невысокий. Он играет на скрипке с закрытыми глазами, без нот. Он кажется мне знакомым! Я его где-то видела. Вдруг его имя появляется совершенно ясно у меня перед глазами. Я подхожу к нему. Зову его очень громко по имени. Он открывает глаза, перестает играть, долго смотрит на меня.

– Это ты? Не может быть! Это ты?!

– Я тебя видела, я тебя видела давно, когда мы скитались по деревням. Я видела тебя играющим на скрипке в одном из дворов. Я не осмелилась подойти. Я знала, что это ты! Я не хотела, чтобы нас сравнили, тебя и меня. Я не знала, кем ты себя там представил. Там я была проходящей гойкой.

– Я тоже, Танечка! Я тоже был в таком же положении. Ты понимаешь? Ведь я – мальчик!

Я не понимаю. Он отставил свою скрипку в сторону, положил мне руки на плечи и спросил:

– Ты действительно не понимаешь? Ты знаешь, Таня, когда мы с тобой скитались по деревням, я очень боялся того, что они могут понять, что я обрезан. То есть… еврей! Я боялся за тебя. Если узнают что я еврей, то решат что и ты тоже. Тогда нам обоим будет конец. Я боялся и за тебя тоже, пойми! Ты понимаешь все это?

– Немножко, но все-таки мне было очень обидно, когда ты ушел и оставил меня одну на дороге.

– Где твои родители?

– Умерли. Оба. Все умерли. А где твои мама и папа?

– Папа в Сибири, а маму я потерял.

– Как потерял? Ты видел ее умершей?

– Нет, не видел. Мы ушли от конвоя. Маме было трудно ходить. Один человек побежал за мной. Я быстро убежал, держа свою скрипку у сердца, а потом когда я вернулся, моей мамы уже не было. Вот поэтому я один!

– Да и я. Совсем одинока.

– Теперь ты совсем не одинока, – сказал Гарик.

Гари Бертини стал знаменитым скрипачом и дирижером. Он выступал и в Европе и в Израиле. Наверное, ему не хотелось говорить о тех горестях, которые мы пережили в то страшное время. Теперь, когда его нет с нами, я решилась рассказать об этом. Он всегда был великодушным смелым и гениальным человеком. Гари сыграл очень важную роль в моей жизни.

Я смотрю ему в глаза, и в этот момент происходит что-то изумительное, чудо! Вдруг я чувствую вокруг себя тепло, я больше не одна. Наше путешествие продолжается еще несколько дней. Гари играет свои чудесные мелодии. Он наполняет нашу жизнь музыкой. Мы счастливы. Что-то огромное, что-то высокое находится в воздухе, которым мы дышим. Я не помню ели ли мы, спали ли мы пили ли мы. Не помню, о чем мы разговаривали. Все поют. Гари играет и играет. Я сижу и смотрю на него.

– Таня, ты помнишь пролог к «Руслану и Людмиле», Пушкина?

– Да, наизусть.

– Почитай это им. А я буду сопровождать тебя музыкой, которая написана именно для этого.

Все стоят вокруг и плачут. Может, и с нами произойдут чудеса… Дети стояли вокруг как околдованные. И большие и маленькие.

В один из этих дней поезд остановился в городе Тирасполь. Тирасполь стоит на Днестре. Перед нами мост, тот же мост, который ведет к моим родным местам. Бесарабия. Та самая Бесарабия, несчастная, которая меняла своих хозяев часто и без конца. И все они ее презирали и разрушали. Сегодня тоже это несчастное место изменило свое имя на Молдову. Она видела лучшие дни. Я люблю ее первое название. По нему буду всегда тосковать. Станция была на берегу реки. Из окон поезда мы видели ее серые воды, которые несли разные обломки и лед. Днестр только недавно освободился из ледяных оков зимы.

– Таня, – позади меня послышался голос Гарика. – Таня! Тут одна женщина ищет тебя. Она ищет Таточку. Это ты, правильно? Я помню, что тебя так раньше называли – Таточка?

– Кто эта женщина? Почему вдруг тут?

Женщина зашла в поезд…

– Тетя Ляля! Тетя Ляля! – закричала я.

– Малышка Таточка! Какая ты теперь высокая! – сказала тетя Ляля со слезами на глазах. – Пойдем ко мне. Я живу в гетто. Мы живем здесь в Тирасполе близко с вокзалом.

– Мне нельзя отсюда выходить. Как же я выйду?!

– Идем! Я живу в особом доме. Я имею право взять тебя к себе.

– А где ваш муж и сын Муся?

– Муся со мной. Мой муж умер. Только я и Муся.

Я иду за ней в ее дом. Я зашла в маленькую симпатичную квартиру, блестящую от чистоты. Конечно, я направляюсь в туалет. Он в ванной комнате. Какое счастье! Ванна!

– Есть и вода?

– Есть. Я заведую солдатской кондитерской. – Гордо говорит тетя Ляля. До этого «важного» положения она была самой богатой в Кишиневе.

Мы садимся на стулья. Я вымытая. Я поела. Я закрываю глаза руками. Наконец. Плачу. Плачу горько. Тетя Ляля тоже плачет. Муся смотрит на нас и молчит.