Археологические интересы Булгакова поначалу вполне разделялись членами его кружка любителей краеведения. Приведу показательную выдержку из протокола одного из самых первых заседаний культурно-исторической секции КГОК (от 24 января 1925 г.): «Чтение программы по собиранию первобытных древностей [подготовленной в свое время ИМАО]; заявление об охране дома Ромодановских; о контакте с Городцовым и Спицыным через Василькова М.В.; об археологической карте Курского уезда; об ознакомлении с инструкцией Спицына по исследованию Сибири; об очередном докладе Булгакова Г.И. о Ратском городище; о локализации Курского кремля; о просьбе к ближайшим от Ратского городища школьным работникам записать сказания старожилов о городище» [20]. Читателю предыдущего выпуска моей работы должна быть очевидна преемственность интересов и замыслов советских краеведов по отношению к их непосредственным предшественникам – членам «царской» ГУАК, губернаторского ГСК, которые положили начало изучению упомянутых только что памятников старины.

Уже неоднократно упоминавшийся мной Георгий Ильич Булгаков (1883–1945) – бесспорный лидер курских краеведов все послереволюционные годы как по высокому уровню культуры, научной подготовленности, так и по организаторским способностям, деловой энергии. Суджанский уроженец, сын священника, выпускник Курской гимназии и Киевской духовной академии (1907), кандидат и магистр богословия, он перед революцией преподавал в Курской семинарии, сотрудничал с «Епархиальными ведомостями», на общественных началах заведовал церковным древлехранилищем.

В советское время (1918-29 гг.) учительствовал, а затем и директорствовал в первой (по нумерации) школе Курска, читал по совместительству лекции в педтехникуме и народном университете, вне– и сверхштатно помогал губмузею и другим учреждениям культуры губернии. Будучи бессменно учёным секретарем КГОК, одновременно руководил его школьно-педагогической секцией. Его рукой написано абсолютное большинство деловых бумаг Общества за 1924-28 гг., когда краеведческая работа в Курске шла лучше всего.

Начав всерьез публиковаться очерками церковной архитектуры [21], Г.И. затем составил и на разные лады дорабатывал систематический обзор истории Курска и его округи [22]. В связи с изложением этой темы он ощутил необходимость дальнейших разведок и раскопок археологических памятников Курского Посеймья. В 1924 г. даже выхлопотал открытый лист на сей счет следующего содержания: «Главнаукой Наркомпросса РСФСР поручено члену КГОК Г.И. Булгакову произвести в текущем году археологические разведки в пределах Курской губернии. Сообщая об этом, президиум губисполкома предлагает в случае обращения т. Булгакова оказывать ему всемерное содействие в выполнении возложенных на него заданий» [23]. Кое-какие полевые наблюдения за памятниками археологии Г.И. успел произвести.

Кроме того, Булгаков занимался этнографией, совершив несколько поездок по местам локального проживания так называемых саянов – культурно обособленной группы крестьянского населения Курщины, законсервировавших весьма архаичные и специфические черты внешнего облика и образа жизни. Соответствующие публикации краеведа [24] носят теперь характер первоисточников, ибо особенности быта и внешнего облика саянов с тех пор быстро стирались.

Именно Г.И. делал установочные доклады на губернской и областной конференциях курских краеведов: «Основные этапы колонизационного процесса на территории края»; «Схема краеведческого обследования деревни»; составлял программы-инструкции исследовательских работ по археологии, этнографии, истории, картографии.

Но несмотря на все усилия и достижения Г.И. Булгакова по краеведческой части, советские власти в Курске в конце концов признали его не «пророком в своем отечестве», а «врагом народа».

Еще больше очень ценных этнографических материалов накопила Екатерина Ивановна Резанова (1866 – после 1930). Она записалась в советские краеведы на исходе шестого десятка лет своей подвижнической жизни и единственная из «бывших» честно указала в графе «социальное происхождение» соответствующей анкеты – «дворянка». Терять ей было нечего: с 1892 г. она учительствовала в отдаленных курских деревеньках, на досуге записывая местный фольклор, наблюдая за археологическими памятниками (она первой обратила внимание ГУАК на огромный Гочевский курганник) [25]. К фольклористике её приобщил брат, видный филолог, профессор Нежинского лицея (института) В.И. Резанов (1867–1936). Записанные его сестрой образцы устного народного творчества суджанских крестьян публиковались в солидных академических изданиях и до, и после революции [26]. Советским краеведам она предложила составленный ею за много лет «Словарь живого курского наречия», однако опубликовать его тем не удалось и эта во многом уникальная рукопись, по-видимому, оказалась утрачена для науки.

Другая интеллигентная курянка, выпускница Бестужевских курсов Софья Николаевна Ефременко (1884–1956) с 1910 г. преподавала историю, иностранные языки в родном городе. Она умело приобщала гимназисток, а затем и учеников советских школ к прошлому Курского края (чтение исторических источников, экскурсии на близлежащие городища). Вступив в члены КГОК, она обработала и частично опубликовала сохранившиеся в Курском историческом архиве (так называемом на советском новоязе Истархе, наконец-то ставшем государственным учреждением) документы XVII–XVIII вв.; напечатала любопытный очерк бытовых традиций Ямской слободы – одного из старейших районов губернского центра [27].

Стиль её материалов плохо согласовывался с требованиями большевистской идеологии. Например, свою статью о рыльской топографии она завершает следующим пассажем: «… Удел неодушевленных предметов счастливее живых существ. Давно люди, упоминаемые в документе, ушли от нас. Сама жизнь настолько изменилась, что если б встал предок, лишь 50 лет назад ушедший от нас, он не узнал бы нашей жизни. А мертвые предметы сохранились и будут стоять еще долго и служить новым поколениям, в немоте своей храня предания былой старины и своим постепенно разрушающимся видом наталкивать мимолетного гостя на Земле – человека на мысль о бренности и краткости жизни человеческой».