– Неужели ты думаешь, что Антилопа до сих пор ходит под парусом взад-вперед у побережья, в течение пяти дней?

Гебориец присел, опустив мешок на землю.

– Он не публиковал свои книги уже в течение нескольких лет, так чем же ему еще заниматься?

– Ты полагаешь, что легкомыслие – это самый верный путь к Худу?

– Мне никогда не приходило на ум размышлять о самом верном пути, девушка. Даже если бы я был уверен, что смерть неизбежна, хотя сейчас я так не думаю, то, по моему мнению, каждый должен пройти эту дорогу самостоятельно. В конце концов, даже священники Худа не знают своей последней участи, того времени, когда им суждено встретиться лицом к лицу со смертью.

– Если бы я знала, что ты собираешься читать лекции, то держала бы свой рот лучше закрытым.

– Начинаешь говорить языком взрослых, не так ли? Угрюмый вид девушки развеселил старика.

«Любимые шутки Геборийца выглядят совсем непреднамеренно. Насмешка – легкое свидетельство ненависти, а смех говорит о крайней злобе». У девушки просто не было сил продолжать эту перепалку. «Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, и это будешь, Гебориец, уж точно не ты. Скоро сам все поймешь. Вы оба с Баудином все поймете».

Они приготовили крабов на тлеющих углях, подгоняя их палочками в костер до тех пор, пока те не прекратили двигаться. Белое мясо оказалось довольно вкусным, однако очень соленым – щедрый пир мог обернуться через какое-то время страшной бедой.

После обеда Баудин решил собрать еще немного прибитых к берегу деревьев, чтобы соорудить сигнальный огонь, который будет указывать их местонахождение ночью. А пока тьма не опустилась на побережье, он принялся заполнять костер влажными водорослями, с удовлетворением наблюдая за бурыми клубами дыма, поднимающимися высоко в воздух.

– Ты собираешься заниматься этим весь день? – спросила Фелисин. «А как же сон? Ты нужен мне спящим, Баудин».

– И сейчас, и потом, – ответил громила.

– Не вижу в этом смысла: видишь, облака сгущаются...

– Но ведь они до сих пор так и не собрались, правда? В любом случае, их сносит в сторону материка.

Фелисин посмотрела, как он работает над огнем. Экономия движений пропала – сейчас было ясно заметно, что он, достигнув этого побережья, находился в крайней степени усталости. Они потеряли контроль над своей собственной судьбой. «Баудин верил только Баудину, и больше никому другому. Однако, подобно нам, сейчас он всецело надеялся на других людей. И скорее всего, надеялся напрасно. Вероятно, отправившись в Досин Пали, мы не вытянули счастливый билет».

Крабовое мясо дало о себе знать: Фелисин начали терзать приступы невыносимой жажды, за которыми последовали острые судороги переполненного желудка.

Гебориец пропал внутри палатки, страдая, очевидно, от тех же симптомов. В течение следующих двадцати минут Фелисин абсолютно не могла ничего делать. Борясь с волнами боли, она просто смотрела на Баудина, страстно желая, чтобы его организм начал испытывать такие же муки. По крайней мере, если громила что-то и чувствовал, то он не подавал виду; от этого страх девушки еще более усилился.

Через некоторое время болезненные спазмы живота прекратились, однако жажда осталась. Облака над проливом рассеялись, и вновь поднялась нестерпимая жара.

Баудин подбросил в огонь последнюю кучу водорослей, а затем тоже приготовился идти к своей палатке.

– Возьми меня с собой, – произнесла Фелисин. Голова громилы дернулась от удивления, а глаза сузились. – Я присоединюсь к тебе через несколько минут, – добавила она.

Баудин до сих пор смотрел на нее ничего не понимающими глазами. – Почему нет? – поспешно затрещала она. – Чем тут еще заниматься? Если, конечно, ты не принял обет...

Громила вновь незаметно вздрогнул.

А Фелисин продолжала:

– ... поклявшись какому-нибудь Всевышнему, который ненавидит плотские утехи. Кто же это мог быть? Худ? Я бы не удивилась! В любовной игре всегда есть что-то от смерти...

– Как ты это называешь? – пробормотал Баудин. – Любовная игра?

Девушка пожала плечами.

– Я не давал обетов никакому богу, – закончил он.

– Ты уже говорил так и раньше. Но заметь: тебе еще ни разу так и не удалось мною воспользоваться, Баудин. Может быть, ты предпочитаешь мужчин? Мальчиков? Что ж, в таком случае, брось меня на живот, и ты не почувствуешь никакой разницы.

Громила поднялся на ноги, не сводя удивленных глаз с девушки. По прошествии нескольких секунд его лицо приняло каменное выражение – на нем невозможно было прочитать ни единой мысли. Затем он двинулся к палатке – палатке, которая принадлежала Фелисин...

Девушка про себя улыбнулась, подождав около сотни ударов сердца, а затем последовала за ним.

Руки Баудина неуклюже дотронулись до ее тела; было похоже на то, что они старались быть нежными, однако не знали, как это сделать. За считанные секунды любовники сорвали друг с друга лохмотья, оставшиеся от одежды, и Баудин принудил ее лечь на спину.