Но в каторжные лагеря шли люди, не понимающие причин их осуждения и не признающие вмененной им вины. Лагеря воспитывали людей в рабском духе, средствами крайней жестокости и садистского насилия. Они были лишены нацистских газовых печей, но смертность от издевательств и непосильного труда в них была выше, чем в гитлеровских лагерях смерти Безвинно репрессированные люди, а также остававшиеся еще на свободе, истощенные после революционного взрыва и радикальных реформ, даже не помышляли открыто критиковать власть. Поэтому находящиеся под жестким военным конвоем гигантские каторжные армии представляли собой весьма послушную и дешевую рабочую силу. Кормили их пищевыми отходами, калорийность которых была много ниже затрачиваемых узниками усилий: 1,6 килокалорий за трудовой день, в Освенциме – 1,3 килокалорий без трудовых усилий. Это был расчет на быструю смертность. Руководство сознательно шло на него, зная, что для пополнения трудовых армий в стране достаточно людских резервов. А когда военная мощь будет достигнута и враждебные государства будут покорены, то они дадут новую рабочую силу для принудительного труда. Глобальная политическая стратегия оправдывала быстрые темпы индустриализации. Близко к этому рассуждал Гитлер, заимствуя опыт у Сталина.

Социальный состав репрессированных можно видеть в изданных в наши дни толстых томах расстрельных списков. Раскрывая наугад их страницы, мы видим профессии обреченных: «портной, токарь, парикмахер, бухгалтер, вагоновожатый, заводской мастер, рабочий, кустарь, машинист, продавец, сторож, артист, крестьянин» и так далее. Аресты, каторжные приговоры и массовые расстрелы совершались согласно численным заданиям Кремля – в сотни тысяч человек по каждому административному региону. Конкретный отбор репрессируемых лиц предоставлялся местным карательным органам. Естественно, что они творили полный произвол. Общее количество по каждому региону утверждал персонально Сталин и его соратники по Политбюро. Их подписи под этими документами найдены в архивах.

Чем можно объяснить политику столь массового уничтожения собственного народа?

Прежде всего тем, что большевистская верхушка, несмотря на более чем 15 лет своего владычества, не чувствовала себя уверенно для дальнейшего властвования. Сталин считал, что начало массового террора осуществил Ленин, как необходимое средства политической стратегии. Этим он укрепил большевистскую власть и дал ориентир на будущее. Либерализм НЭП’а ее несколько ослабил. Последующий террор в городах осуществлялся одновременно с истерическим возвеличиванием Сталина. Его имя ставилось выше Бога. Несмотря на то, что документы XVII съезда партии, якобы, подтвердили такую необходимость, благодаря подтасовке голосов, опасения за свое личное лидерство у него оставались. И немудрено. За его место в должности генсека (диктатора) голосовало на самом деле только три депутата. Остальные голосовали за Кирова. С помощью Кагановича Сталин цинично переставил местами результаты. И никто из депутатов не шевельнулся для протеста. Их парализовал партийный гипноз и страх, уже нажитый партийной массой. Она имела для этого основания. Сталин не простил съезду столь неслыханное сопротивление его первенству и вскоре уничтожил почти весь состав его участников. Помимо циничной жестокости, с которой был нарушен устав партии, такое преступление еще раз говорило о безыдейности вождя, абсолютизации его личной власти и его лютой враждебности к романтически вдохновленным коммунистам.

Идейность понималась им как проявление опасной интеллигентности. Большевистский фанатизм приобрел к тому времени обрядовый характер, подобно немецкому приветствию «Хайль Гитлер!» Романтическая чистота была ему органически враждебна. Это заметил еще Свердлов, находившийся вместе с ним в царской ссылке. Сталин предпочитал общаться тогда только с соседями-уголовниками. Такую же черту – нетерпимость к свободомыслию проявил и Ленин, введя массовый террор и высылку за границу цвета российской интеллигенции в 1922 году.

Кроме того, террор, будь то расстрелы или умерщвление в лагерях, преследовал цель родить в стране страх, как атмосферу жизни и подавления им всякой свободной мысли. Накладывалось особый запрет («табу») на выход за пределы произносимого вождями.

Будь Сталин дальновиднее и честнее, он понял бы, что неслыханное уничтожение народа остается в глубинной памяти потомков и станет тормозом для коммунистического развития. На первом этапе люди будут шарахаться от этих фактов. На втором, когда они осмыслят происшедшее, официальная идея коммунизма станет для них ложной и даже кощунственной. Политически преступной.

А пока утвердился ведущий принцип большевистского государства – постоянное насилие над человеком во всех его видах. Человеческое естество противится насилию, как и всякому другому злу. Значит, злу надлежит справиться с природой, изменить ее так, чтобы у человека не осталось мыслей, чувств и даже инстинктов, противоречащих правящей воле. Согласно ей, человеческая индивидуальность должна быть поставлена в столь узкие рамки, что в них она не будет по существу отличаться от особи животного. Поэтому большевики так нервно реагировали на разговоры о моральности своих действий. «Мы в вечную нравственность не верим и обман всяких сказок о нравственности разоблачаем», – заявил Ленин на III съезде РКСМ, не обратив внимания на то, как хлестко разоблачил он свою идею романтического коммунизма и заложил основы гитлеровской «морали». Сталин в 1939 году согласно этому правилу заключил договор с нацистским режимом, также придерживающемуся ленинского аморального принципа. Он понял, что тоталитарная власть любого толка будет воевать со всеми странами, независимо от их политического режима. Результатом стала военная катастрофа 1941-42 голов.

Но и в мирные годы большевики с успехом использовали собственный аморализм. Они уговаривали людей быть честными! Те не возражали. Честность, как основа гуманного существования, всегда привлекала русских. А власть, принимавшая это качество за слабость, тем временем совершала массовые бесчестные поступки – губительные и непосильные для понимания большинства людей. Они не догадывались, что витринный альтруизм, внешнее личное бескорыстие правящих личностей должно обязательно обернуться безудержным стремлением к неограниченной жестокой власти. Такой же была тактика гитлеровского режима.

Не надо удивляться азарту большевиков. Их малочисленная партия, члены которой не занимали никаких государственных и финансовых постов в царской России, победила существующее тогда правительство и собственников. Деньги, которые были им нужны, они добывали грабежом банков или в форме субсидий от германского правительства, которое было заинтересовано в разложении русского тыла во время войны. Эту же цель преследовали большевики. Неслыханное стечение обстоятельств! Это опьяняло вождей и армию окружавших их оруженосцев.