Наказание без преступления давало в СССР большие плоды, чем наказание, имеющее свою правовую логику. Чувство справедливости поощряет человека к гражданской активности, от которой до политической – один шаг. Когда за репрессированным нет никакой вины, он испытывает только страх, растерянность и отчаяние. Такая деморализация парализовывала человека, лишала его духовной опоры. Оказывалось, что традиционное стремление человека к правовому началу, как это ни парадоксально, может служить деспотии. Эту логику почуял и использовал Сталин. Он понимал и другое: если бы террор был меньше, то запас гуманности был бы больше и мог бы вызвать сопротивление общества. Глобальный террор вызывал ощущение фатальной неизбежности, которой остается только подчиниться. Так в короткие сроки был создан новый биологический генотип, называемый «советским человеком».

Первым делом он уничтожил своего соперника Кирова, инсценировав покушение на него как террористический акт врагов партии. Политическая атмосфера в стране стала донельзя напряженной, и это дало Сталину дополнительные основания для расправы с ближайшими соратниками, которых он считал своими потенциальными врагами в недалеком будущем. Многие из них верили в идеалистический коммунизм, а это было для главы государства всегда опасным. Путь к великодержавности и вождизм отвергали всякое веяние идей Маркса так же, как и возвращение к раннему «либеральному» периоду ленинизма.

С 1936 г. начались открытые судебные процессы видных деятелей партии. Они преследовали несколько целей. Первой из них было уничтожение явных и потенциальных оппозиционеров, разгром их коммунистического потенциала и возведение в культ решений одного вождя. Для этой цели все активные идеалисты, верующие в коммунизм, как нечто высшее, и потому строгие к действиям власти, должны были быть расстреляны или погибнуть в лагерях. Вторая: низшие слои партии, участвовавшие в беззакониях и терроре, понимали их несовместимость с провозглашаемой политической доктриной. Это стало еще одной причиной их уничтожения после проделанной работы, что в наши дни напоминает ликвидацию киллеров и свидетелей заказных убийств.

Крупные деятели были не просто известны, но и знамениты своей красноречивой защитой коммунистических идей и большевистской тактики. Поэтому их следовало предварительно опорочить. Такой была цель судебных процессов, на которых эти обвиняемые, как в театре, играли роли иностранных шпионов и диверсантов. Признаний в ложных обвинениях добивались не только жестокими пытками и угрозами уничтожить их родных. Следователи приводили такой аргумент: твое признание нужно партии для активизации ее борьбы с истинными врагами. Арестованный полагал, что от него требуется лишь моральная жертва, грязная при этом (грязь их не смущала!), а оказывалось, что нужна и жертва физическая.

Такая капитуляция давала право на далеко идущие выводы. «Доблестные революционеры» ленинского типа оказывались ничтожествами, предателями своего народа не только в голословно навязанных им делах, но и в ложных, даже горячих, признаниях своей «вины». Продемонстрированное властью «предательство» сидящих на скамье подсудимых соответствовало настоящему предательству ими своего народа. Охарактеризовать иначе их признания своей «измены» невозможно. Проделанное, да еще в огромных масштабах, оно стало травмой для масс. У них из-под ног вышибалась огромная моральная опора, в которую они еще недавно верили. Власть подкладывала им новую, жестокую, хотя и непонятную политику во имя святого коммунизма, который гласно продолжал провозглашаться. Такой политический гибрид вызывал непонимание, а также смятение и страх у рядовых людей, что и было целью власти.

Не все, даже верившие системе, настолько разложились. В период острого проявления сталинизма (1948–1953 гг.) члены Еврейского антифашистского комитета показали свой высокий моральный потенциал на судебном процессе по обвинению их в антисоветской деятельности. Ни один из них не сознался в инкриминируемых им ложных деяниях, несмотря на жестокие пытки. Мучительной ценой они разоблачили политическую ложь и сознательно пошли на расстрел.

В этот период жестокость карательных органов становилась все выше. Задачей концлагерей было не просто умертвить человека трудом, голодом и холодом, но перед этим унизить и растоптать его человеческое достоинство. Такова была ненависть власти к полноценной человеческой личности. В лагерях люди превращались в «доходяг» рывшихся в помойках ради куска хлеба. Для быстрого умерщвления людей в СССР были изобретены машины-душегубки, отравляющие выхлопными газами, приговоренных к смерти. Нацисты широко использовали эту находку в 1940 году.

В 1937 г. был издан приказ наркома внутренних дел № 00486 «Об операции по репрессированию жен и детей изменников родины». Под его действие подпадали дети, начиная с годовалого возраста, отнятые от матерей и помещенные в ясли и детдома тюремного типа. Пионерский возраст считался годным для осуждения детей на каторжные работы. В 1950 г. очередной министр МВД подписал справку о числе осужденных в возрасте до 13 лет («Дети ГУЛАГа» М., 2002). Только в Средней Азии находилось в этот период около 100 000 репрессированных детей и подростков.

По сей день остается тайной общая цифра репрессий. Нынешние заявления российского лжедемократического правительства по этому поводу ложно уменьшены и преследуют цели «спуска на тормозах» страшного периода русской катастрофы в целях укрепления собственной власти, пришедшей ей на смену. Остаются лишь частные сведения, которые удалось получить, можно сказать, случайно. К ним относится рассказ о московском расстрельном полигоне Бутово-2. По словам бывшего сотрудника КГБ М. Кириллина, «здесь за день расстреливали редко меньше ста человек. Бывало 300, 400 и свыше 500» (сб. «Бутовский полигон» М. 2001». Нетрудно подсчитать, что за два года существования полигона на нем из пулеметов было уничтожено около 200 000 ни в чем не повинных людей. Среди них – тысячи священнослужителей разных конфессий.