— Мне очень жаль, любезный сударь, но это не так, — отвечал ювелир. — Еще ни разу в жизни не приходилось мне находиться в затруднении, подобном нынешнему, и прежде чем докучать вам, а быть может, и огорчить вас, я вынужден призвать к вашему благоразумию.

— Тайна? — спросил г-н де….

— Тайна и вопрос чести, — подтвердил ювелир.

Г-н де… посмотрел ему прямо в глаза.

— Обещаю вам хранить молчание, — сказал он. — Говорите, я вас слушаю.

И ювелир рассказал, как к нему пришла г-жа де…, как она принесла ему бриллиантовые сердечки и как, не в силах поверить, что она без ведома мужа решилась продать такое ценное украшение, он купил их, полагая, что тем самым оказывает услугу обоим. С этими словами он вынул из кармана футляр, открыл его и добавил:

— Вы, должно быть, понимаете, в какое замешательство привели меня утренние газеты, из которых я узнал, что, возможно, серьги украдены…

Как ни грустно было г-ну де… узнать, что жена давно лгала ему, скрывая от него свои долги, тем самым подвергая сомнению его платежеспособность и нанося ущерб его репутации; как ни возмутили его цинизм ее давешнего притворства на бале, ее хладнокровное молчание на фоне наводнивших город слухов и бесстыдство, с каким она изображала из себя жертву, г-н де… ничем не выдал охвативших его чувств и поблагодарил ювелира за то, что тот пришел к нему. Довольно весело они обменялись некоторыми чисто мужскими соображениями о легкомыслии самых серьезных женщин, после чего г-н де… еще раз купил серьги.

— Я глубоко огорчен, что продаю их вам во второй раз, — сказал ему ювелир.

Г-н де… только рассмеялся:

— Не нужно извинений, — проговорил он, — я счастлив, что они нашлись.

У г-на де… была любовница, красавица испанка, к которой он начал охладевать и которая в этот же день собиралась уехать в Южную Америку. Он рассудил, что, продав бриллиантовые сердечки, г-жа де… доказала, что не дорожит ими, а потому счел возможным преподнести их в подарок своей любовнице, как бы в знак благодарности за то, что она оставляет его прежде, чем начнутся неприятности, связанные с разрывом. Естественность, с какой она приняла подарок, польстила тщеславию г-на де….. Он проводил ее на вокзал, устроил в купе и вышел на перрон. Она выглянула из окна и, когда поезд тронулся, помахала ему рукой. В ответ он поднес к губам затянутые в перчатки руки и послал ей вслед воздушный поцелуй, после чего вернулся домой.

Г-н де… нашел г-жу де… сидящей в одиночестве в маленькой гостиной. Вокруг нее витал легкий аромат духов. Она пила чай и читала вечерние газеты.

— Вам не кажется, — обратился он к ней, — что посторонние придают слишком много значения происшествию, которое хоть и очень неприятно, но, в сущности, касается лишь нас с вами?

— Да, я вполне разделяю ваше мнение, — отвечала она. — Люди ведут себя нескромно.

— Вы никого не подозреваете? — задал еще один вопрос г-н де….

— Нет-нет, никого, — отозвалась она. — И знаете, чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к тому, что вы совершенно правы. Однако если бы вчера вечером, когда мы выходили, вы сказали бы мне, что я не надела серьги, я не позволила бы себе такой рассеянности. Я замешкалась и, наверное, зажала их в руке, чтобы надеть в карете, а потом про них забыла. Вы мне что-то начали говорить, помните? Должно быть, я выронила их, когда стала натягивать перчатки… А может, они зацепились за мою кружевную накидку, а потом упали на землю, и какой-нибудь прохожий нашел их и взял себе… Как бы там ни было, это целиком моя вина. Я совершила оплошность и огорчила вас. Мне крайне досадно, и я прошу у вас прощения.

— Прощения? — переспросил г-н де….

— Прощения, — подтвердила она.

— Повторите это еще раз, — попросил он.

Она истолковала его настойчивость по-своему, решив, что он начал хуже слышать, и крикнула:

— Прощения! Прощения!

Г-н де… сказал, что он над этим подумает, и они уставились друг на друга долгим взглядом. Наступила одна из тех минут, когда собеседники, глядя друг другу в глаза, внезапно умолкают, и между ними повисает тишина, прервать которую тем труднее, чем дольше длится молчание. Г-н де… и г-жа де… замерли в неподвижности, скрестив пристальные взоры, и, казалось, перестали дышать. Их вывел из оцепенения лакей, явившийся подбросить дрова в камин.

— Ладно! — воскликнул г-н де… — Если вы никого не подозреваете, заставьте болтунов умолкнуть. Прекратите поиски и положите конец слухам о краже.

— Но как же я это сделаю? — удивилась г-жа де….

— Вы уверены, что потеряли свои серьги?

— Да, — подтвердила она.

— Очень хорошо, — проговорил г-н де….. — Объявите, что они нашлись.

Глубоко расстроенная последствиями собственной лжи и готовая на все, лишь бы разговоры об этом деле прекратились, г-жа де… сейчас же написала под диктовку мужа заявление для публикации в газетах.

— Советую вам также, — добавил г-н де…, — теперь же отправиться к людям, которые вчера нас принимали, и принести извинения за неприятный инцидент, по вашей вине испортивший бал.

— Да-да, вы совершенно правы, — согласилась г-жа де…. — Я сделаю это немедленно. — И она вышла из комнаты.

Когда чуть позже она без предупреждения появилась у вчерашних хозяев бала, то застала у них нескольких гостей. Все пили чай.

— Не смотрите на меня, — воскликнула она, — я не смею перед вами показаться. — И пока хозяева дома поднимались ей навстречу, она закрыла лицо руками.

— Вы улыбаетесь, а мне не до смеха, — продолжала г-жа де…. — Из-за своей непростительной рассеянности я испортила вам вечер. Моя горничная только что отыскала эти серьги — они зацепились за створки туалетного столика. Мне бы радоваться, но я в отчаянии. Наверное, я положила их на столик, а потом, не видя, что делаю, передвинула какую-то коробочку и смахнула их так, что они закатились в глубь столика. Мы опаздывали, муж нервничал, так что виновата во всем, конечно же, я. Я знаю, что мне нет прощения, но ведь именно тогда, когда мы совершаем непростительные ошибки, мы тешим себя надеждой, что будем прощены…