– Я в порядке, - сказал, наконец, Егор севшим голосом.

– Уверен?
– усомнился Репес.

– Да. Извините. Не знаю, что на меня нашло.

Наташа горестно вздохнула. Это прозвучало так трогательно и одновременно смешно, что все трое нервно рассмеялись. Егор почувствовал, что сейчас вновь заплачет, поэтому скривил лицо в мучительной гримасе, пытаясь сдержать смех.

Таблетки начали действовать. Лицо одеревенело, а вслед за ним одеревенел и ум, превратившись из кипящего котла с едкой кислотой в куб тягучей, медленно застывающей смолы. Почему-то у Егора возник мысленный образ куба. Потом все мысли и эмоции остановились, как останавливается посреди канала внезапно сломавшийся таксобот.

Егором овладело холодное безразличие. Ему стало все равно, что будет с ним и Наташей. Пугавшие его четверть часа назад Хозяева и их зловещие прислужники в Гулле превратились в нелепый и скучный анекдот, маячащий где-то на краю сознания. Его будто заморозило, только глаза продолжали равнодушно ощупывать окружающее пространство. Егор осторожно потрогал свое лицо. Оно не ощущалась, словно принадлежало кому-то другому. Он услышал звучавший издалека голос Репеса:

– Я дал тебе двойную дозу. Может быть побочный эффект в виде анестезии. Не пугайся, через пару часов пройдет.

Репес отщелкал из картриджа несколько таблеток и вручил их Наташе.

– Держи под рукой на всякий случай. Потом купите еще, в виртуальных аптеках их продают без рецепта.

– Зачем еще?
– испуганно спросила Наташа.
– Это будет повторяться?

– Узнавшие о Хозяевах обычно стараются принимать что-нибудь успокоительное, - сказал Репес, почему-то смутившись.

– И как долго их надо принимать?

– Я принимаю каждый день все эти годы. И все остальные, кого я знаю... вернее, знал, тоже.

Наташа лихорадочно обшарила Среду Гулл и скачала в память целые разделы психиатрических справочников на случай возможных сбоев в поведении Егора. Она опасалась, что теперь, после пугающих рассказов лже-священника, подобные приступы станут обыденностью.

– Зачем мы... им... нужны?
– спросил Егор, с трудом ворочая непослушным языком.

Его голос прозвучал глухо, будто из могилы.

– Были нужны, - автоматически поправила Наташа и тут же осеклась под сердитым взглядом священника.

– Неважно, - прошелестел Егор мертвым голосом.
– У нас есть еще... лет тридцать. Одно поколение. Зачем мы им? Что им от нас... нужно?

Репес задумался. Он сложил руки на животе и принялся шевелить большими пальцами, вращая их друг вокруг друга. Скосив глаза, Егор внимательно смотрел на мелькающие пальцы, подобно электрическому коту, неотрывно следящему за прыгающей по стене точкой лазерного луча. Наконец, священник заговорил.

– Это сложный вопрос. Боюсь, он не имеет ответа, доступного человеческому пониманию. Наш ум - это операционная система для управления телом, не более. Он не предназначен для абстрактных наук и понимания философских вопросов: о смысле жизни, Хозяевах, природе самосознания, источнике явленного мира и тому подобных. На это его ресурсов едва хватает. Использовать ум для попыток понять такие вещи - значит, напрасно сжигать психическую энергию. Раньше говорили: "это все равно, что топить печь ассигнациями".

Что такое печь, Егор знал - он не раз видел их в играх.

– Что такое ас... сигнации?

– Бумажные деньги, - сказал священник и, увидев непонимающий взгяд Егора, пояснил: - Твердая копия денег.

Егор понимающе кивнул, хотя ничего не понял. Кажется, Мишка Сурмилов однажды упоминал, что в его время в ходу были твердые копии денег: бумажные эквиваленты настоящих, виртуальных денег. Должно быть, это их Репес назвал странным словом "ассигнации".

В отсталой Дубне деньгами служили нелегально выпущенные таблетки от депрессии. Сначала это казалось Егору нелепостью, но сейчас он оценил местный подход. В городе, все жители которого психически угнетены, именно таблетки счастья должны служить основной валютой. Деньги как эквивалент счастья, или хотя бы покоя - это ли не лучшее воплощение самой идеи денег как универсальной меры всех благ? Интересно, сколько материальных или духовных ценностей в форме двух драже он только что проглотил?

Репес что-то говорил, но Егор не понимал его. Дурозепам воздвиг на пути объяснений непреодолимый барьер. И все же, несмотря на лекарственную интоксикацию и вынесенный Репесом приговор познавательной способности человеческого ума, Егор упрямо желал знать о мотивах Хозяев все.

– Они нам враги?
– спросил он равнодушным голосом.

Репес издал нервный смешок.

– Ты враг домовому автомату биопасты? Или своему планшету, на котором сочиняешь речи для роботов? Когда он надоест тебе или выйдет из строя, ты выбросишь его и купишь новый. Делает ли это тебя его врагом?

Егор задумался. Бесполезно, все попытки мыслить напоминали тщетное карабканье на скользкую стеклянную стену. Он потряс головой. Движение немедленно отозвалось ломотой в висках и затылке. Егор наклонился вперед, осторожно подпер голову ладонями и постарался замереть неподвижно.

– Что мы можем знать о них и о реальности, в которой они существуют?!
– возбужденно спросил Репес, всплеснув руками.
– Их мир непостижим для нас. Что может знать примитивный заводской автомат, привинчивающий мотор к лодке, о скорости, ветре, о брызгах в лицо? Мы как этот автомат - делаем, что велят, не понимая смысла своих действий. Только, в отличие от автомата, мы запрограммированы воображать, будто понимаем и делаем именно то, что сами хотим!