— Рано тебе замуж. Сперва ума надо набраться. Замуж с пустой головой не выходят.

— Надо же, какая умная млада манжелка. Окрутила цыганка русского парня, вот и радуется.

Агнесса вспыхнула и, подскочив к Нате, хлопнула ее со всей силы ладонью по спине. Ната как ни в чем не бывало продолжала мыть в большом тазу с горячей водой тарелки. Даже головы к сестре не повернула.

— Дурочка ты, вот кто. Некрещеная, потому и дура. Завтра же пойдем к отцу Димитрию.

За Нату вступилась мать — она все-таки была учительницей.

— Что ты, доченька, не надо так. Пошутила Ната, а ты сразу драться.

— Никуда она не пойдет, — подал голос Николай. — Ей в комсомол нужно вступать, а не ряды невежественных людей пополнять.

— Тоже еще скажешь — в комсомол. Да таких, как я, на порог комсомола не пустят, — проговорила Ната, не поворачиваясь от таза с посудой.

— Мама, ты должна тут присмотреть за Натальей. Ей в школу следует ходить, а не на гулянки. А потом и в комсомол ее примете.

— Этому не бывать, — решительно вмешалась Агнесса. — Я не позволю, чтобы моя родная сестра вступила к богохульникам. Костьми лягу, а не позволю.

Они проскандалили чуть не до утра, уже оставшись вдвоем. Потом легли спать, отвернувшись друг от друга. Николай заснул мгновенно. Проснувшись услышал, что Агнесса тихонько плачет. Он повернулся, обнял ее за плечи. Она вся сжалась и притихла. Тогда он осторожно задрал ей ночную рубашку, властно надавил ладонью на живот и прижался к ней. Он еще никогда не овладевал женщиной в таком положении, и это удалось ему не сразу. Однако, войдя в нее, ощутил острое удовольствие. Она сдавленно ойкала от каждого его движения, как вдруг плотно сжала колени, выпрямилась. По ее телу прошла дрожь, и он кончил на грани восторга и боли.

— Я… я не знала, что так бывает, — прошептала Агнесса. — Я как будто рассудка лишилась. Это плохо, когда теряешь рассудок?

Ему трудно было говорить, но он все-таки ответил:

— Плохо, очень плохо. Тебя Бог накажет. — И провалился в глубокий сон.

Проснувшись в двенадцать, обнаружил, что постель пуста. Мать сказала, что Агнесса ушла к себе. Он решил, что у нее дела по хозяйству — все-таки немощный дед на руках, — быстро позавтракал и отправился на рыбалку.

Вечером выяснилось, что Нату крестили. Услышав об этом, Николай оделся и пошел на трамвайную остановку. Возле телеграфа встретил школьного друга, прыгавшего на костылях — ему недавно ампутировали по самое колено правую ногу. Друг был здорово навеселе. В ту ночь они напились по-черному и ночевали у каких-то женщин. Николай всю ночь прохрапел на продавленном диване.

Больше вблизи он Агнессу не видел. Ната прибегала по десяти раз на дню, плакала, умоляла его простить сестру.

— Она так любит, так любит тебя. — Ната громко всхлипывала. — Она давно собиралась меня крестить, да все откладывала — говорила, что я сперва должна прийти к Богу сама. Понимаешь, у баптистов можно креститься только однажды, когда становишься совсем взрослым. Знаешь, как мне холодно было? Бр-р… Вода в реке как лед, но в купели нельзя, а только там, где вода все время течет. Пошли же скорее к нам, не то она, чего доброго, руки на себя наложит.

Шел не он, а мать, когда была дома. Возвращалась от Сербичей расстроенная, говорила, что ей очень жалко Агнессу и что она обязательно пропадет. Однажды мать обозвала его «бессовестным эгоистом». Николай так не считал — ведь он думал не о себе, а о будущем той же Наты. Потом, правда, и о себе. Поразмыслив на досуге, он решил, что Агнесса очень упряма и им ни за что не ужиться под одной крышей. А потому лучше сразу разрубить этот узел, пока он не затянулся мертвой петлей. Николай объявил матери, что возвращается на передовую.

Мать собрала ему кое-каких харчишек. Агнессу он увидел, когда шел с матерью к трамвайной остановке. Она стояла возле своей калитки и не отрываясь смотрела на него. Потом из-за ее спины выскочила Ната, вспрыгнула вслед за ними на подножку уже отходившего трамвая. Поезд на Сталинград уходил через четыре часа. У матери была вторая смена, и она, расцеловав и оросив его слезами, убежала. Ната была с ним до отправления поезда.

— Ну вот, а теперь я расскажу тебе, как мы жили после того, как ты уехал, — сказала Ната, откидываясь на скрипучую спинку стула. — Ты, наверное, кое-что знаешь от тети Таси.

— Она мне писала, что ты попала в больницу и там умерла, а Агнесса…

— Постой, постой, наверняка все не так было, как тебе тетя Тася писала. Не потому, что она тебе соврала, а потому, что мы с сестрой решили навсегда скрыться с твоих глаз.

Он смотрел сейчас на Нату и вспоминал Агнессу, хотя сестры были друг на друга не похожи. Та Агнесса и сейчас казалась ему взрослей теперешней Наты. Было в ней что-то такое — во взгляде ли, в разговоре, он точно не знал, — благодаря чему, несмотря на свои неполные семнадцать, она казалась старше, чем он был тогда. Да и сейчас тоже, подумав, сделал вывод Николай Петрович.