Маша. И, сударь…

Сумбуров. Молчи, молчи, голубушка, я не так прост и слеп! Ты подкупил, говорю я, этих плутовок обмануть нас и доставить тебе свидание; ты не пожалел чести и доброго имени друга отца твоего, – и перед этой ветреницею, на поношение мне и чтоб видел малый и большой, конный и пеший!.. Нет, нет, мы более не знакомы!

Лестов. Я умоляю вас…

Сумбуров. Я не хочу слушать ничего!

Лестов. Я клянусь вам…

Сумбуров. Двора моего не знайте; да забудьте, коли можете, и то, что я был друг вашему отцу, – а то вам совесть не даст покою после вашего поступка. – Поедем, сударыня!

Лестов. Итак, ни мои просьбы, ни мои обещания поправить…

Сумбуров. Я мало об этом забочусь.

Лестов. Прощайте же, сударь, и ждите всего от моего отчаяния!

Сумбуров. Бесстыдник! – Вот тебе, сударыня, французские лавки! Вот тебе французские мастерицы! – смастерили было они добрую игрушку. О стыд! о поношение, какого с начала света в роде Сумбуровых не бывало! Вон отсель, вон из этого дьявольского гнезда!

(Сумбурова уходит).Маша. Да наша ли вина?..

Сумбуров. А ты, моя голубушка, ты поди к своей мадаме да скажи ей, что она негодница, и ты с ней вместе; что она плутовка, и ты с нею вместе; что она за свои добрые промыслы заслуживает сидеть в рабочем доме, и ты с ней вместе; и что я бы желал, чтоб она, проклятая, и с лавкою своею сквозь землю провалилась, и ты с ней вместе! (Выталкивает Машу и уходит.)

Конец второго действия

Лестов, Маша и Аннушка.

Лестов. Прекрасная мысль, Андрей! – Да выслушай, Маша?

Маша. Проклятый француз! – Все ли оттоль выбрано, что нужно, Аннушка?

Аннушка. Начисто, и остались такие вещи, что полиция может только полюбоваться, а придраться будет не к чему.

Лестов. Да что там у вас сделалось? Плюнь на все, Маша, и похвали лучше мою выдумку. – Андрей!

Маша. Да постойте на час и наперед посоветуемся; ведь вы видите, что мне не до вас! – Ну бронзы?

Аннушка. На чердаке.

Лестов. Да что за дьявольщина! – у вас всех медных богов и богинь туда потаскали.

Маша. Ничего, сударь, ничего, – на них пришла маленькая беда, они от полиции сбежали на чердак.

Лестов. Да разве что-нибудь дошло до ваших ушей? – Вздор, Маша! с сильными друзьями бояться нечего; послушай-ко лучше…

Маша. Ох! в одну минуту… а кружева?

Аннушка. О! я их запрятала в такое место, которое только мне известно, и куда уж, конечно, дороги полицейскому я не покажу.

Маша. Ну подите ж пока, да осмотритесь еще хорошенько.

Маша, Лестов, потом Андрей.

Лестов. Да что эта суматоха значит?

Маша. Гонение на нашу невинность. Есть некто негодный француз Трише, который грозил донести, будто у нас есть контрабанда.

Лестов. И в самом деле есть?

Маша. Ну нет; – хоть мы и правы, однако ж осторожность в таких случаях – не порок.

Лестов. Трише! Трише! да что это за Трише?

Маша. Года за два он был то разносчиком, то нанимался в камердинеры и назывался Дюпре, – а теперь разбогател и пожаловал себя в мусье Трише.

Лестов. Дюпре, – ах! да этот бездельник был у меня камердинером, обокрал меня кругом и бежал.

Маша. Он-то, проклятый, грозится на нашу лавку.

Лестов. Вздор! – я его усмирю, когда хочу. Посмотри наперед, что я вздумал… Андрей! – никак его чорт унес!

Андрей. Чего изволите, сударь?

Лестов. Беги, и как можно скорей отыщи Сумбурову и тихонько, чтоб никто не знал, скажи ей… (Шепчет.) Да лети ж стрелой!

Андрей. Лечу, сударь!

Лестов. Андрей!