Мужик был полным лохом в охоте. И наверняка хотел задать егерю какой-то глупый вопрос, на который нужно было вежливо, пряча снисходительность, ответить. За снисходительность Аржанов мог и зашибить ненароком. Крутой мужик. И дельный.

Это была последняя мысль, которая успела мелькнуть в голове Санька перед тем, как он стал окончательно и бесповоротно мертв. «Полный лох» оказался скорым на расправу. Ни в какие мелодраматические объяснения вступать не стал, достал из кармана руку с пистолетом и выстрелил.

Выстрел был негромким. Непривычно негромким для разгара охотничьего сезона. Егеря зафиксировали его с некоторым удивлением, но не придали особого значения. Мало ли что навезли с собой на охоту очередные богатенькие постояльцы? Чем бы ни тешились, лишь бы не плакали.

Только Аржанова необычный выстрел встревожил. Он вообще не любил ничего необычного. В этом таилась угроза его привычному миру, который он старательно строил для себя долгие годы. Возводил стены. Укреплял защитные сооружения. Создавал свою крепость, которая, в общем-то, не могла пасть от одиночного выстрела. Но тем не менее с непорядком следовало разобраться, поэтому, неслышно ступая по моховому ковру леса, Аржанов двинулся в сторону, откуда прозвучал выстрел.

Не столько ожидая, сколько предугадывая его появление, удачливый банкир Григорий Чухлебов, только что ставший убийцей, неспешно двинулся в глубь лесной чащи. Уходить далеко не было необходимости. Минут через пять, максимум через десять он вполне мог появиться здесь снова, якобы привлеченный звуком голосов. В том, что голоса будут, он не сомневался. Как только найдут тело, сюда примчатся практически все.

Времени как раз хватит, чтобы выбросить пистолет. Он ничего не имел против, чтобы его нашли. Все равно никто никогда не свяжет это оружие с ним. Так же как и человека, оставленного сейчас на поляне в луже собственной крови. Это невозможно. Совершенно невозможно. Так же невозможно, как подумать, что он может стать убийцей. Он бы сам не поверил. И другие не поверят. Никогда.

Никогда больше не будет так, как раньше. Но после того, как он уничтожил виноватого в этом негодяя, ему станет легче с этим смириться…

– Где вы взяли пистолет? – Голос полковника Зимнего был сух и суров.

– В лихие девяностые припрятал. – Чухлебов нехорошо, по-волчьи усмехнулся. – Вон Аржанов тоже знает, что тогда, чтобы бизнес создать, стрелять надо было. Ну и стреляли. Свои в чужих, да и свои в своих, это уж как получится. Я однажды пистолетик-то по случаю и подобрал. Семнадцать лет в сейфе держал, не думал, что пригодится. Ан нет, пригодился.

– Никогда не считал месть стоящей того, чтобы на нее тратили время, – медленно произнес Аржанов. – А ты теперь лет десять потратишь впустую. Вместо того чтобы смотреть, как твои дети растут. – Лицо Григория болезненно дернулось. – Но это твое дело. А вот то, что ты, сучий потрох, Злату чуть жизни не лишил, без ответки не останется.

– Что, нарушишь принципы и тоже отомстишь? – криво прищурился банкир.

– Под статью, в отличие от тебя, я себя не подведу, не беспокойся, – спокойно ответил Аржанов. – Но ты за это ответишь.

– Это вряд ли. – Голос, вырывающийся из сведенного судорогой горла банкира, был больше похож на клекот. – Громова – да, убил. В состоянии аффекта. Он стал над моей женой смеяться, я и не удержался. А девицу я убивать даже не думал. Разве ж двумя флаконами ботокса можно убить? Я их ей в комнату просто так принес. В качестве подарка. Чтоб морщин не было. Понравилась она мне. А когда она в комнату внезапно вбежала, растерялся от неожиданности и по голове-то и стукнул. – На Злату он старался не смотреть.

– Ты меня зря злишь, – тщательно контролируя и держа в узде свое бешенство и чуть растягивая от этого слова, медленно сказал Аржанов. – Я словами зря не разбрасываюсь. Так что за Злату ты все-таки ответишь.

– Ладно, мужики, – решительно сказал Зимний и, открыв дверь в столовую, кивком предложил войти двум крепким парням. – Все ясно. Не о чем больше разговаривать.

С тихим звоном защелкнулись наручники на запястьях банкира Гриши. Хлопнула закрывшаяся за ним и парнями дверь, протопали шаги на крыльце, и в столовой воцарилась тишина. Уже не плакала, а только тоненько всхлипывала Ирина, пыхтел тучный Муромцев, выбивал нервную дрожь каблуками Володя, да и у Златы в ушах громко стучало сердце.

Зверь загнан. Дичь подстрелена. Охота закончена.

Этим утром, впервые за все время пребывания на базе, солнечный луч не приветствовал Злату при пробуждении. Вчерашняя гроза, громыхая и хмурясь, раздробилась, рассыпалась мелким дождем, наводящим уныние и бесконечную сырость.

Дождь – это было просто замечательно. Великолепно, что идет дождь. Под его мерный неназойливый стук по крыше Злата провела ночь в объятиях любимого человека. Дождь убаюкивал, укачивал, растворял в наслаждении, продлевал его до бесконечности, задавая неспешный ритм, выплетая особую, тонко звенящую мелодию. Мелодию любви.