Это была особенная ночь, полная неги и нежности, несравнимая с буйством страсти ночи предыдущей, как жаркий солнечный летний день несравним с дождливой прохладой. Было в ней особое доверие, хрупкая бережность была и облегчение от того, что бояться больше не надо, и предвкушение нового, неизведанного, но прекрасного манящего будущего.

С закрытыми глазами еще немножко послушав дождь, который шептал, что все будет хорошо, Злата с улыбкой перекатилась на бок и открыла наконец-то глаза. В кровати она была одна. Не сразу осмыслив этот странный факт, она провела рукой по пустой смятой подушке рядом. Подушка была чужой и холодной.

Схватив мобильник, Злата посмотрела на часы.

Е-мое, половина десятого! Еще бы он до сих пор лежал рядом! Ее мужчина – ранняя пташка, и если ей нравится просыпаться вместе с ним, значит, надо привыкать вставать раньше.

Вскочив с кровати, Злата быстро умылась, натянула джинсы, футболку и легкий кардиган, в который куталась в первый вечер по причине все того же дождя, и побежала в столовую.

Там не было никого, кроме Светки и молча убиравшей посуду Ирины.

– Проспала? – полуутвердительно спросила Злата, и схватив тост, щедро намазала его джемом. – Ира, а можно мне яичницу из перепелиных яиц?

– Можно. – Официантка почему-то смотрела жалостливо, и это было неприятно. Светка тоже старательно отводила глаза.

– Ты ешь давай, – сказала она каким-то чужим, незнакомым голосом. – Костик хочет не позднее пол-одиннадцатого выехать. Семьсот километров отмахать – это не шутки. А ему завтра на работу.

– Света, а я ведь не уверена, что поеду сегодня с вами, – призналась Злата, которой было немного жаль подругу.

Выходные заканчивались, и той предстояло расстаться со своим Костиком, вернуть его жене и снова довольствоваться редкими встречами после работы. «Я бы не перенесла», – подумала Злата.

– Что значит – ты не уверена? – тоненько воскликнула подруга. – Добровольская, ты бы не придуривалась. За тобой потом специально никто сюда не поедет. Если не с нами, так будешь потом рейсовым автобусом добираться.

– Я доберусь, – пообещала Злата. – Ты не сердись, Свет. Я просто действительно пока не знаю своих планов. Я сейчас поем, а то голодная ужас какая, и найду Аржанова. Там и видно будет. К пол-одиннадцатого точно. Я вас с Константином Алексеевичем не задержу, не бойся.

– Злата, – подруга мрачно посмотрела на нее, – я должна тебе сказать… В общем, ты не найдешь Аржанова.

– Почему? – глупо спросила Злата. Оборвавшееся сердце покатилось к ногам. Она представила сбежавшего из-под стражи Гришу, который стреляет в висок Аржанову из пистолета, и застыла от ужаса. – С ним что-то случилось? Что?

Светка молчала, не поднимая глаз.

– Александр Федорович уехал, – проговорила откуда-то из-за спины Ирина.

– Куда? Зачем?

– В областной центр, по делам. – В голосе Ирины сквозило сочувствие человека, который понимал, что причиняет боль, и на своей шкуре знал, каково эту боль испытывать.

– Я ничего не понимаю, – жалобно сказала Злата. – С ним все в порядке? Он здоров?

– Здоровее не бывает, – заверила Ирина.

Светка, посмотрев на Златино все еще «не догоняющее» лицо, твердо сказала:

– Злата, он уехал. Сам. По доброй воле. Поэтому доедай свою яичницу и иди, пожалуйста, собираться. Нам уже выезжать скоро. – И, не выдержав, закричала: – И не смей говорить, что останешься здесь! Не смей унижаться, поняла? И не вздумай реветь! Он того не стоит, чтобы ты из-за него ревела. Он вообще мизинца твоего не стоит. – И, сама громко заплакав, выскочила из столовой.

В оцепенении Злата съела поставленную перед ней сердобольной Ириной яичницу. Двадцать крошечных желтков расплывающимися огоньками подмигивали ей с тарелки. На желтки капали слезы. Кап-кап-кап…

«Зато солить не надо», – как-то со стороны, будто и не про себя, подумала Злата. Аккуратно доела яичницу, корочкой черного хлеба собрала самое вкусное – растекшиеся по тарелке соленые желтки, отправила корочку в рот, отказалась от кофе и, понурив плечи, пошла собирать свою сумку.

Все так же шумел по крыше дождь. Как смеялся. Над глупыми мечтами, разбитыми надеждами, наивной доверчивостью.

– Все правильно, – сказала Злата равнодушно лежавшей на полу медвежьей шкуре. – Так и должно быть. Кто он – и кто я? Убийство раскрыто, привкус приключения прошел, морок рассеялся. У него его дело, его миллионы и его жена. Сестра его лучшего друга и мать его четверых детей. И чего ты, собственно говоря, хотела?

Внутри плескалась горечь. Едкая, разъедающая внутренности щелочь поражения. Держа спину прямо, чтобы ненароком не захлестнуть этой волной сердце, легкие, мозг, Злата прихватила свою маленькую сумку, последний раз обвела глазами комнату, в которой так недолго, но так сильно была счастлива, и пошла к двери. Ненароком наступив на шкуру, которая тут же услужливым мехом обвила ее ноги в парусиновых тапочках не по погоде, она невольно вскрикнула.