Шрифт:
Павел вздохнул.
– Знаешь, Галя, отчего я не мог прийти к тебе сегодня? – спросил он.
– Как же мне знать? Я ж тебе сказала, что Ярины твоей не видала.
– Лукьяна увезли в тюрьму, – сказал Павел, пристально смотря на нее.
– Ах, боже мой! – воскликнула Галя.
– Сегодня в обед, – продолжал Павел. – Приехал из города исправник с каким-то
чиновником и увезли и в кандалы заковали. Такого-то человека! Точно вора и разбойника. Наши
собрались, так и попрощаться не дали. Грозиться стали, что такому, мол, злодею показали
участие. Староста сказывал, не видать нам его больше вовеки. В Сибирь сошлют, наверное.
– В Сибирь? За что же? Что же он худого сделал?
– За проповедь правды Божией пребывающим во тьме духовной, – произнес Павел
торжественно.
Он принялся рассказывать ей про апостольское служение своего учителя. Под свежим
впечатлением разлуки с подвижником он говорил горячо, с одушевлением, думая тронуть ее
сердце.
Но Галя слушала равнодушно, глядя куда-то вдаль. Ей жалко было старика Лукьяна,
который никому не сделал ничего худого, но к вере их она была холодна. "Какая это правда
Божия? Сами выдумали и сами мучаются неведомо за что и к чему", – говорила она про себя, и
лицо ее хмурилось, и слезы показывались на глазах, когда она думала, что и Павла туда же
тянет.
Павел между тем, одушевляясь все больше и больше, видя ее волнение, взял ее за руку и
сказал:
– Галя, переходи к нам!
Она подняла на него взгляд, полный такого удивления и недоумения, что он выпустил ее
руку и замолчал.
– Ну, повенчаемся так, – сказал он после некоторой паузы. – Я тебя буду любить все равно.
Я сватов зашлю. Ничего за тобой просить не стану. Сам все отдам, коли захочет. И ты с ним
поговори. Попроси. Может, он нас и благословит.
– Да как же нам венчаться-то, – спросила девушка, – коли ты в церковь не хочешь идти? Да
и поп не повенчает.
– По-нашему повенчаемся. Коли хочешь, к немецкому попу пойдем. Они там ставленые по
закону и в книги записывают.
Он объяснил ей предложение Лукьяна. Галя покачала головой.
– Какое же это венчание? – сказала она.
– В чужих землях все так венчаются, – возразил Павел.
– Там все нехристи. А я крещеная.
– Да и я крещеный, и мы все, – с отчаяньем вскричал Павел.
– Ну, а покажи крест! – сказала Галя.
– Мы не носим крестов на шее, но у нас крест в душе, – Павел силился объяснить ей.
– Ну вот. Я же говорила! – воскликнула Галя. – Как же мне идти за тебя, когда ты
некрещеный?
Объяснять было бесполезно. Павел опустил руки.
– Не любишь ты меня, вот что! – сказал он с горечью.
Галя припала ему к плечу, и крупные слезы закапали у нее из глаз.
– Старик Охрим зашел к нам перед тем, как я уходила. Такой нарядный. Заперлись с отцом.
Видно, недаром. Уж я знаю, о чем они говорят. Пропадать мне совсем.
Павел обнял ее и стал целовать ее наклоненную головку. Галя подняла на него свое
заплаканное лицо и устремила на него пытливый долгий взгляд. Но глаза его смотрели грустно
и упрямо. Она не прочла в них желанного ответа. Голова ее упала снова, и пуще полились
слезы.
– Нет, значит, нам счастья от Бога, – проговорил Павел.
С крестьянской покорностью судьбе он покорился своей горькой участи.
Он заговорил о постороннем. Стал расспрашивать про дом, про мать. Она отвечала ему
сначала односложно, потом разговорилась. Долго сидели они. Жара успела спасть. Солнце
спустилось на полпути до заката, а они все сидели и разговаривали, и не хотелось им
расставаться. Раздался пастушечий рожок. Скотину выгоняли.
– Пора! – сказала Галя. – Не поминай меня лихом. Он не стал ее задерживать; нужно было
и ему идти домой на работу".
Он проводил ее до опушки, и здесь они обнялись и попрощались, как родные расстаются
перед вечной разлукой.
Глава IX
В то самое время, как Павел хороводился со своим отцом духовным, вымащивая карасями
свой путь ко спасению, к одинокой пасеке старого штундиста подъезжали две повозки. В