Шрифт:
зимнего труда, и ни отец, ни мать не имели права задержать его.
– Ну а по хозяйству? – почтительно спросил Охрим, когда Карпий, кончивши перечень,
замолчал.
– Пару волов, да корову, да деньгами двадцать пять рублей.
Охрим горестно вздохнул.
– Что ж люди скажут, Карпий Петрович, что вы свою дочку, точно нищую, замуж выдаете,
– проговорил он огорченным голосом.
Карпий крякнул и приосанился.
– Ну, этого про меня не скажут… Я рыжую кобылу прикину. Она к осени с жеребенком
будет. Славная кобыла. Да овец пары две. У меня хорошие овцы.
– Хорошие-то так, да какая же цена овце? Это разве скотина?
Начали торговаться с паузами, с подсиживаниями, пока второй самовар не пришел к концу.
Карпий хотел заказать третий, но Охрим встал и сказал, что ему домой пора.
Карпий не стал его задерживать. Деревенский этикет не позволял кончать такие дела разом.
– Ко мне милости просим, – пригласил его Охрим.
– Благодарю на ласковом слове, кум. А я пока с старухой да с дочкой поговорю. Нужно
дело по-божески.
Это был предлог, дававший возможность оттягивать и торговаться. Карпий не допускал и
мысли, что кто-нибудь осмелится перечить его воле.
– Так, так, – соглашался Охрим. – Нельзя теперь без этого. Это прежде так было: что
старший прикажет, тому так и быть. А теперь молодые все хотят по-своему.
– Ну, моя не такая, – Карпий вступился.
– Знаю, а все не говорите. Молода она. А тут разные люди. Долго ли девке голову скрутить?
– Что ты врешь, кум? Какие такие люди? Кто ей голову крутит? – вскинулся на него
Карпий.
Охрим подошел к нему ближе.
– Не гневайтесь, кум, я вам по-родственному. Есть тут штундарь, Павел маковеевский,
знаете небось? Так вот, вы спросите-ка, зачем Ярина к вашим бегает, да и Галя не к нему ли
теперь ушла?
Карпий опешил и потерял разом весь апломб.
– Девке вольно с кем хочет дружбу водить, хоть с штундарями. А насчет чего – дочка моя…
– Что вы, что вы, кум, точно я не знаю, – перебил его Охрим. – А все-таки им воли много
давать не след.
– Авдотья! – крикнул Карпий таким голосом, что старуха точно угорелая вбежала в
горницу.
– Пошли сюда сейчас Галю, – приказал он. – Вот Охрим Моисеич ласку нам показал.
Сватает ее за сына.
– Галя… – лепетала старуха, растерявшись, – ушла… то бишь я ее услала…
– Куда? – крикнул Карпий, наступая на нее грозно.
– К… к попу! – вырвалось у Авдотьи. Карпий рассмеялся, и гнев его спал.
– Что ж больно поторопилась, – сказал он. Охрим тонко улыбнулся.
"Видите, моя правда вышла", – говорила его улыбка. Карпий сделал ему левой рукой
успокоительный жест: "Не беспокойтесь, мол, у меня все будет ладно".
– Так милости просим ко мне, – сказал Охрим, отвешивая прощальный поклон.
– Спасибо на ласковом слове, – повторил Карпий. Охрим еще раз низко поклонился и ушел
домой, очень довольный собою.
Глава VIII
Большая столбовая дорога шла из Книшей на восход солнца, сперва полем, а там старым
ореховым лесом. Тут она загибалась немного к югу, но не касалась Маковеевки, которая
оставалась верстах в двух от главного тракта. Проезда на деревню отсюда не было, потому что
между Маковеевкой и дорогой тянулся вдоль леса глубокий овраг, размытый осенней водой,
через который и пеший мог перебраться не без труда. Узкая тропинка соединяла оба берега,
извиваясь по крутым скатам. Но маковеевцы не любили ходить по ней, разве что днем, да и то
по нужде, и во всем околотке не было смельчака, который решился бы пройти по ней ночью,
когда вся бесовская сила Божиим. попущением вырывается из преисподней и получает власть
чинить всякие каверзы православным. Довольно давно, лет сто тому назад, страшное
преступление было совершено в этом овраге. Крест был поставлен, по обычаю, над тем местом,
которое было облито кровью убитой панночки. Крест этот успел давно повалиться, и самый
бугор, на котором он стоял, давно смыло весенними разливами. Но в деревне сохранился
прежний ужас к этому месту во всей свежести, и нередко запоздалые ездоки, проезжая мимо