Одиссея капитана Блада - английский и русский параллельные тексты
вернуться

Сабатини Рафаэль
Шрифт:
"The Governor would never allow it. – О нет, губернатор не допустит этого.
He has the gout, and his lady has the megrims." Он болен подагрой, а у его супруги - мигрень.
"Do you depend upon that?" She was frankly scornful. – И вы на это полагаетесь?
– бросила она презрительно.
"You have certainly never had the gout; probably not even the megrims," said he. – Вижу, что вы не только никогда не болели подагрой, но даже не страдали от мигрени, -заметил Блад.
She made a little impatient movement with her hand, and looked away from him a moment, out to sea. Она нетерпеливо махнула рукой и, отведя на мгновение свой взгляд от собеседника, поглядела на море.
Quite suddenly she looked at him again; and now her brows were knit. Ее брови нахмурились, и она снова взглянула на Блада:
"But if you are not a rebel, how come you here?" – Но если вы не повстанец, то как же попали сюда?
He saw the thing she apprehended, and he laughed. Он понял, что она сомневается, и засмеялся.
"Faith, now, it's a long story," said he. – Честное слово, это длинная история, - сказал он.
"And one perhaps that you would prefer not to tell?" – И вероятно, она относится к числу таких, о которых вы предпочли бы умолчать.
Briefly on that he told it her. Тогда он кратко рассказал ей о том, что с ним приключилось.
"My God! – Боже мой!
What an infamy!" she cried, when he had done. Какая подлость!
– воскликнула Арабелла, выслушав его.
"Oh, it's a sweet country England under King James! – Да, Англия стала "чудесной" страной при короле Якове.
There's no need to commiserate me further. Вам не нужно жалеть меня.
All things considered I prefer Barbados. На Барбадосе жить лучше.
Here at least one can believe in God." Здесь по крайней мере можно еще верить в бога.
He looked first to right, then to left as he spoke, from the distant shadowy bulk of Mount Hillbay to the limitless ocean ruffled by the winds of heaven. Говоря об этом, он посмотрел на высившуюся вдали темную массу горы Хиллбай и на бесконечный простор волнуемого ветрами океана.
Then, as if the fair prospect rendered him conscious of his own littleness and the insignificance of his woes, he fell thoughtful. Блад невольно задумался, как бы осознав под впечатлением чудесного вида, открывшегося перед ним, и свою собственную незначительность и ничтожество своих врагов.
"Is that so difficult elsewhere?" she asked him, and she was very grave. – Неужели жизнь так же грустна и в других местах?
– печально спросила она.
"Men make it so." – Ее делают такой люди, - ответил Блад.
"I see." – Понимаю.
She laughed a little, on a note of sadness, it seemed to him. – Она засмеялась, но в смехе ее звучала горечь.
"I have never deemed Barbados the earthly mirror of heaven," she confessed. "But no doubt you know your world better than I." – Я никогда не считала Барбадос раем, но вы, конечно, знаете мир лучше меня.
She touched her horse with her little silver-hilted whip. – Она тронула лошадь хлыстом.
"I congratulate you on this easing of your misfortunes." – Рада все же, что ваша судьба оказалась не слишком тяжелой.
He bowed, and she moved on. Он поклонился. Арабелла поехала дальше.
Her negroes sprang up, and went trotting after her. Негры побежали за ней.
Awhile Peter Blood remained standing there, where she left him, conning the sunlit waters of Carlisle Bay below, and the shipping in that spacious haven about which the gulls were fluttering noisily. Некоторое время Блад стоял, задумчиво рассматривая блестевшую под лучами солнца поверхность огромной Карлайлской бухты, чаек, летавших над ней с пронзительными криками, и корабли, отдыхавшие у набережной.
It was a fair enough prospect, he reflected, but it was a prison, and in announcing that he preferred it to England, he had indulged that almost laudable form of boasting which lies in belittling our misadventures. Здесь действительно было хорошо, но все же это была тюрьма. В разговоре с девушкой Блад преуменьшил свое несчастье.
He turned, and resuming his way, went off in long, swinging strides towards the little huddle of huts built of mud and wattles - a miniature village enclosed in a stockade which the plantation slaves inhabited, and where he, himself, was lodged with them. Он повернулся и мерной походкой направился к группе беспорядочно расположенных хижин, сделанных из земли и веток. В маленькой деревушке, окруженной палисадом, ютились рабы, работавшие на плантации, а с ними вместе жил Блад.
Through his mind sang the line of Lovelace: В его памяти зазвучала строфа из Ловласа[16]:
"Stone walls do not a prison make, Nor iron bars a cage." Железные решетки мне не клетка, И каменные стены - не тюрьма...
But he gave it a fresh meaning, the very converse of that which its author had intended. Однако он придал этим словам новое значение, совсем противоположное тому, что имел в виду поэт.
A prison, he reflected, was a prison, though it had neither walls nor bars, however spacious it might be. "Нет, - размышлял он.
– Тюрьма остается тюрьмой, даже если она очень просторна и у нее нет стен и решеток".
And as he realized it that morning so he was to realize it increasingly as time sped on. Он с особой остротой понял это сегодня и почувствовал, что горькое сознание рабского положения с течением времени будет только все больше обостряться.
Daily he came to think more of his clipped wings, of his exclusion from the world, and less of the fortuitous liberty he enjoyed. Ежедневно он возвращался к мысли о своем изгнании из мира и все реже и реже к размышлениям о той случайной свободе, которой ему дали пользоваться.
Nor did the contrasting of his comparatively easy lot with that of his unfortunate fellow-convicts bring him the satisfaction a differently constituted mind might have derived from it. Сравнение относительно легкой его участи с участью несчастных товарищей по рабству не приносило ему того удовлетворения, которое мог бы ощущать другой человек.
Rather did the contemplation of their misery increase the bitterness that was gathering in his soul. Больше того, соприкосновение с их мучениями увеличивало ожесточение, копившееся в его душе.
Of the forty-two who had been landed with him from the Jamaica Merchant, Colonel Bishop had purchased no less than twenty-five. Из сорока двух осужденных повстанцев, привезенных одновременно с Бладом на "Ямайском купце", двадцать пять купил Бишоп.
The remainder had gone to lesser planters, some of them to Speightstown, and others still farther north. Остальные были проданы другим плантаторам - в Спейгстаун и еще дальше на север.
What may have been the lot of the latter he could not tell, but amongst Bishop's slaves Peter Blood came and went freely, sleeping in their quarters, and their lot he knew to be a brutalizing misery. Какова была их судьба, Блад не знал; с рабами же Бишопа он общался все время и видел ужасные их страдания.
They toiled in the sugar plantations from sunrise to sunset, and if their labours flagged, there were the whips of the overseer and his men to quicken them. С восхода до заката они трудились на сахарных плантациях, подгоняемые кнутами надсмотрщиков.
They went in rags, some almost naked; they dwelt in squalor, and they were ill-nourished on salted meat and maize dumplings - food which to many of them was for a season at least so nauseating that two of them sickened and died before Bishop remembered that their lives had a certain value in labour to him and yielded to Blood's intercessions for a better care of such as fell ill. Одежда заключенных превратилась в лохмотья, и некоторые остались почти нагими; жили они в грязи; кормили же их так плохо, что два человека заболели и умерли, прежде чем Бишоп предоставил Бладу возможность заняться их лечением, вспомнив, что рабы являются для него ценностью.
To curb insubordination, one of them who had rebelled against Kent, the brutal overseer, was lashed to death by negroes under his comrades' eyes, and another who had been so misguided as to run away into the woods was tracked, brought back, flogged, and then branded on the forehead with the letters Один из осужденных, возмутившийся свирепостью надсмотрщика Кента, в назидание остальным был насмерть запорот плетьми на глазах у своих товарищей. Другой, осмелившийся бежать, был пойман, доставлен обратно и выпорот, после чего ему на лбу выжгли буквы
"F. T.," that all might know him for a fugitive traitor as long as he lived. "Б. К.", чтобы до конца жизни все знали, что это беглый каторжник.
Fortunately for him the poor fellow died as a consequence of the flogging. К счастью для страдальца, он умер от побоев.
After that a dull, spiritless resignation settled down upon the remainder. После этого тоскливая безнадежность охватила осужденных.
The most mutinous were quelled, and accepted their unspeakable lot with the tragic fortitude of despair. Наиболее строптивые были усмирены и стали относиться к своей невыносимо тяжелой судьбе с трагической покорностью отчаяния.
Peter Blood alone, escaping these excessive sufferings, remained outwardly unchanged, whilst inwardly the only change in him was a daily deeper hatred of his kind, a daily deeper longing to escape from this place where man defiled so foully the lovely work of his Creator. Только один Питер Блад, счастливо избегнув всех этих мучений, внешне не изменился, хотя в его сердце день ото дня росли ненависть к поработителям и стремление бежать из Бриджтауна, где так безжалостно глумились над людьми.
It was a longing too vague to amount to a hope. Hope here was inadmissible. And yet he did not yield to despair. Стремление это было еще слишком смутным, но он не поддавался отчаянию.
He set a mask of laughter on his saturnine countenance and went his way, treating the sick to the profit of Colonel Bishop, and encroaching further and further upon the preserves of the two other men of medicine in Bridgetown. Храня маску безразличия, Блад лечил больных с выгодой для полковника Бишопа и все более уменьшал практику двух других медицинских мужей Бриджтауна.
Immune from the degrading punishments and privations of his fellow-convicts, he was enabled to keep his self-respect, and was treated without harshness even by the soulless planter to whom he had been sold. He owed it all to gout and megrims. Избавленный от унизительных наказаний и лишений, ставших печальным уделом его товарищей, он сумел сохранить уважение к себе, и даже бездушный хозяин-плантатор обращался с ним не так грубо, как с остальными.
He had won the esteem of Governor Steed, and - what is even more important - of Governor Steed's lady, whom he shamelessly and cynically flattered and humoured. Всем этим он был обязан подагре губернатора Стида и, что еще более важно, мигрени его супруги, которой губернатор во всем потакал.
Occasionally he saw Miss Bishop, and they seldom met but that she paused to hold him in conversation for some moments, evincing her interest in him. Изредка Блад видел Арабеллу Бишоп. Каждый раз она разговаривала с ним, что свидетельствовало о наличии у нее какого-то интереса к доктору.
Himself, he was never disposed to linger. Сам Блад не проявлял склонности к тому, чтобы затягивать эти встречи.
He was not, he told himself, to be deceived by her delicate exterior, her sapling grace, her easy, boyish ways and pleasant, boyish voice. Он убеждал себя, что не должен обманываться ее изящной внешностью, грациозностью молодости, мальчишескими манерами и приятным голосом.
In all his life - and it had been very varied - he had never met a man whom he accounted more beastly than her uncle, and he could not dissociate her from the man. She was his niece, of his own blood, and some of the vices of it, some of the remorseless cruelty of the wealthy planter must, he argued, inhabit that pleasant body of hers. За всю свою богатую событиями жизнь он не встречал большего негодяя, чем ее дядя, а ведь она была его племянницей, и какие-то пороки этой семьи - быть может, так же безжалостная жестокость богачей-плантаторов могла перейти и к ней.
He argued this very often to himself, as if answering and convincing some instinct that pleaded otherwise, and arguing it he avoided her when it was possible, and was frigidly civil when it was not. Поэтому он избегал попадаться на глаза Арабелле, а когда уж нельзя было уклониться от встречи, то держался с ней сухо и вежливо.
Justifiable as his reasoning was, plausible as it may seem, yet he would have done better to have trusted the instinct that was in conflict with it. Какими бы правдоподобными ни казались ему свои предположения, Блад поступил бы лучше, если бы поверил инстинкту, подсказывающему ему совсем иное.
Though the same blood ran in her veins as in those of Colonel Bishop, yet hers was free of the vices that tainted her uncle's, for these vices were not natural to that blood; they were, in his case, acquired. Хотя в жилах Арабеллы и текла кровь, родственная полковнику Бишопу, у нее не было его пороков, к счастью, этими пороками обладал только он, а не вся их семья.
Her father, Tom Bishop - that same Colonel Bishop's brother - had been a kindly, chivalrous, gentle soul, who, broken-hearted by the early death of a young wife, had abandoned the Old World and sought an anodyne for his grief in the New. Брат полковника Бишопа - Том Бишоп, отец Арабеллы, был добрым и мягким человеком. Преждевременная смерть молодой жены заставила Тома Бишопа покинуть Старый Свет, чтобы забыться в Новом.
He had come out to the Antilles, bringing with him his little daughter, then five years of age, and had given himself up to the life of a planter. С пятилетней дочкой приехал он на Антильские острова и стал вести жизнь плантаторов.
He had prospered from the first, as men sometimes will who care nothing for prosperity. С самого начала его дела пошли хорошо, хотя он мало о них заботился.
Prospering, he had bethought him of his younger brother, a soldier at home reputed somewhat wild. Преуспев в Новом Свете, он вспомнил о младшем брате, военном, служившем в Англии и пользовавшемся репутацией вздорного, жестокого человека.
He had advised him to come out to Barbados; and the advice, which at another season William Bishop might have scorned, reached him at a moment when his wildness was beginning to bear such fruit that a change of climate was desirable. Том Бишоп посоветовал ему приехать на Барбадос, и этот совет подоспел как раз в то время, когда Вильяму Бишопу из-за необузданности его характера потребовалась срочная перемена климата.
William came, and was admitted by his generous brother to a partnership in the prosperous plantation. Вильям приехал на Барбадос, и брат сделал его совладельцем плантаций.
Some six years later, when Arabella was fifteen, her father died, leaving her in her uncle's guardianship. Шесть лет спустя Бишоп-старший умер, оставив пятнадцатилетнюю дочь на попечение дяди.
It was perhaps his one mistake. But the goodness of his own nature coloured his views of other men; moreover, himself, he had conducted the education of his daughter, giving her an independence of character upon which perhaps he counted unduly. Пожалуй, это была единственная его ошибка, но, будучи добрым и отзывчивым человеком, он приукрашивал и других людей. Он сам воспитывал Арабеллу, выработал в ней самостоятельность суждений и независимость характера, но, видимо, все же преувеличивал значение своего воспитания.
As things were, there was little love between uncle and niece. Обстоятельства сложились так, что в отношениях между дядей и племянницей не было ни сердечности, ни теплоты.
But she was dutiful to him, and he was circumspect in his behaviour before her. Она его слушалась; он в ее присутствии вел себя настороженно.
All his life, and for all his wildness, he had gone in a certain awe of his brother, whose worth he had the wit to recognize; and now it was almost as if some of that awe was transferred to his brother's child, who was also, in a sense, his partner, although she took no active part in the business of the plantations. В свое время у Вильяма Бишопа хватило ума признать высокие достоинства своего старшего брата, и всю жизнь он испытывал перед ним какой-то благоговейный страх. После смерти брата он начал испытывать нечто похожее и в отношении дочери покойного. К тому же она была его компаньоном по плантациям, хотя и не принимала активного участия в делах.
Peter Blood judged her - as we are all too prone to judge - upon insufficient knowledge. Питер Блад недостаточно знал Арабеллу, чтобы справедливо судить о ней.
He was very soon to have cause to correct that judgment. И вскоре ему пришлось убедиться в своей неверной оценке ее душевных качеств.
One day towards the end of May, when the heat was beginning to grow oppressive, there crawled into Carlisle Bay a wounded, battered English ship, the Pride of Devon, her freeboard scarred and broken, her coach a gaping wreck, her mizzen so shot away that only a jagged stump remained to tell the place where it had stood. В конце мая, когда жара стала гнетущей, в Карлайлскую бухту медленно втащился искалеченный английский корабль "Прайд оф Девон". Его борта зияли многочисленными пробоинами; на месте рубки чернела большая дыра, а от бизань-мачты, снесенной пушечным ядром, торчал жалкий обрубок с зазубренными краями.
She had been in action off Martinique with two Spanish treasure ships, and although her captain swore that the Spaniards had beset him without provocation, it is difficult to avoid a suspicion that the encounter had been brought about quite otherwise. По словам капитана, его корабль встретился у берегов Мартиники с двумя испанскими кораблями, перевозившими ценности, и подлые испанцы якобы навязали ему неравный морской бой. Капитан клялся, что он не нападал, а только оборонялся. Но никто не верил, что бой был начат испанцами.
One of the Spaniards had fled from the combat, and if the Pride of Devon had not given chase it was probably because she was by then in no case to do so. Один из испанских кораблей лежал, и если "Прайд оф Девон" не преследовал его, то потому лишь, что из-за повреждений он потерял свою скорость.
The other had been sunk, but not before the English ship had transferred to her own hold a good deal of the treasure aboard the Spaniard. Второй испанский корабль был потоплен, но это случилось уже после того, как англичане сняли большую часть находившихся на нем ценностей.
It was, in fact, one of those piratical affrays which were a perpetual source of trouble between the courts of St. James's and the Escurial, complaints emanating now from one and now from the other side. По существу, это была обычная пиратская история, одна из многих историй, являвшихся источником постоянных трений между Сент-Джеймским двором и Эскуриалом[17], которые попеременно жаловались друг на друга.
Steed, however, after the fashion of most Colonial governors, was willing enough to dull his wits to the extent of accepting the English seaman's story, disregarding any evidence that might belie it. Тем не менее Стид, подобно большинству колониальных губернаторов, сделал вид, будто верит сообщению английского капитана.
He shared the hatred so richly deserved by arrogant, overbearing Spain that was common to men of every other nation from the Bahamas to the Main. Therefore he gave the Pride of Devon the shelter she sought in his harbour and every facility to careen and carry out repairs. Так же как и многие люди - от обитателей Багамских островов до жителей Мэйна, - он питал к надменной и властной Испании вполне заслуженную ею ненависть и поэтому предоставил "Прайд оф Девон" убежище в порту и все, что требовалось для починки корабля.
But before it came to this, they fetched from her hold over a score of English seamen as battered and broken as the ship herself, and together with these some half-dozen Spaniards in like case, the only survivors of a boarding party from the Spanish galleon that had invaded the English ship and found itself unable to retreat. Прежде чем приступить к этой работе, английский капитан высадил на берег десятка два своих покалеченных в бою моряков и шесть раненых испанцев.
These wounded men were conveyed to a long shed on the wharf, and the medical skill of Bridgetown was summoned to their aid. Всех их поместили в длинном сарае на пристани, поручив заботу о них трем врачам Бриджтауна, в том числе и Питеру Бладу.
Peter Blood was ordered to bear a hand in this work, and partly because he spoke Castilian - and he spoke it as fluently as his own native tongue - partly because of his inferior condition as a slave, he was given the Spaniards for his patients. На его попечение отдали испанцев - не только потому, что он хорошо владел испанским языком, но и потому, что, будучи невольником, он занимал среди других врачей низшее положение.
Now Blood had no cause to love Spaniards. Блад не любил испанцев.
His two years in a Spanish prison and his subsequent campaigning in the Spanish Netherlands had shown him a side of the Spanish character which he had found anything but admirable. Двухлетнее пребывание в испанской тюрьме и участие в кампаниях на оккупированной испанцами территории Г олландии дали ему возможность познакомиться с такими сторонами испанского характера, которые никто не счел бы привлекательными.
Nevertheless he performed his doctor's duties zealously and painstakingly, if emotionlessly, and even with a certain superficial friendliness towards each of his patients. Но он честно выполнял врачебные обязанности и относился к своим пациентам с дружественным вниманием.
These were so surprised at having their wounds healed instead of being summarily hanged that they manifested a docility very unusual in their kind. Испанцы, искренне удивленные тем, что о них заботятся, что их лечат, вместо того чтобы повесить без всяких разговоров, проявляли истинное смирение.
They were shunned, however, by all those charitably disposed inhabitants of Bridgetown who flocked to the improvised hospital with gifts of fruit and flowers and delicacies for the injured English seamen. Indeed, had the wishes of some of these inhabitants been regarded, the Spaniards would have been left to die like vermin, and of this Peter Blood had an example almost at the very outset. Однако жители Бриджтауна, приходившие в госпиталь с фруктами, цветами и сладостями для английских моряков, не скрывали своей враждебности к испанцам.
With the assistance of one of the negroes sent to the shed for the purpose, he was in the act of setting a broken leg, when a deep, gruff voice, that he had come to know and dislike as he had never disliked the voice of living man, abruptly challenged him. Когда Блад с помощью негра, присланного для ухода за ранеными, перевязывал одному из испанцев сломанную ногу, он услышал ненавистный хриплый голос своего хозяина.
"What are you doing there?" – Ты что здесь делаешь?
Blood did not look up from his task. There was not the need. He knew the voice, as I have said. Блад, не поднимая глаз и не прекращая перевязки, ответил:
"I am setting a broken leg," he answered, without pausing in his labours. – Лечу раненого.
"I can see that, fool." – Я вижу это сам, идиот!
A bulky body interposed between Peter Blood and the window. – И над Бладом выросла массивная фигура полковника.
The half-naked man on the straw rolled his black eyes to stare up fearfully out of a clay-coloured face at this intruder. Лежавший на соломе полуобнаженный человек со страхом уставился черными глазами на желтое лицо полковника.
A knowledge of English was unnecessary to inform him that here came an enemy. Не требовалось знания английского языка, чтобы понять враждебные намерения пришедшего.
The harsh, minatory note of that voice sufficiently expressed the fact. "I can see that, fool; just as I can see what the rascal is. – Я вижу это, идиот!
– повторил полковник Бишоп раздраженно.
– Так же как вижу и кого именно ты лечишь.
Who gave you leave to set Spanish legs?" Кто тебе это позволил?
"I am a doctor, Colonel Bishop. The man is wounded. It is not for me to discriminate. I keep to my trade." – Полковник Бишоп, я - врач и выполняю свои обязанности.
"Do you, by God! – Свои обязанности?
– иронически спросил Бишоп.
If you'd done that, you wouldn't now be here." – Если бы ты о них помнил, то не попал бы на Барбадос.
"On the contrary, it is because I did it that I am here." – Вот поэтому-то я здесь и оказался.
"Aye, I know that's your lying tale." – Хватит болтать, мне уже известны твои лживые россказни!
The Colonel sneered; and then, observing Blood to continue his work unmoved, he grew really angry. – Он приходил все в большее бешенство, видя, что Блад спокойно продолжает заниматься своим делом.
"Will you cease that, and attend to me when I am speaking?" – Прекратишь ли ты свою возню с этим мерзавцем, когда с тобой говорит хозяин?!
Peter Blood paused, but only for an instant. Блад оторвался на секунду и взглянул на полковника.
"The man is in pain," he said shortly, and resumed his work. – Этот человек мучается, - коротко ответил он и снова наклонился над раненым.
"In pain, is he? I hope he is, the damned piratical dog. – Очень рад, что эта проклятая собака мучается.
But will you heed me, you insubordinate knave?" The Colonel delivered himself in a roar, infuriated by what he conceived to be defiance, and defiance expressing itself in the most unruffled disregard of himself. His long bamboo cane was raised to strike. Но с тобой я поговорю по-иному. Я тебя заставлю слушаться!
– вскричал полковник и поднял свою длинную бамбуковую трость, чтобы ударить Блада.
Peter Blood's blue eyes caught the flash of it, and he spoke quickly to arrest the blow. Но доктор быстро заговорил, стремясь предотвратить удар:
"Not insubordinate, sir, whatever I may be. – Кем бы я ни был, но непослушным меня назвать нельзя.
I am acting upon the express orders of Governor Steed." Я выполняю распоряжение господина губернатора.
The Colonel checked, his great face empurpling. His mouth fell open. Полковник остолбенел; желтое лицо его побагровело, а рот широко раскрылся.
"Governor Steed!" he echoed. Then he lowered his cane, swung round, and without another word to Blood rolled away towards the other end of the shed where the Governor was standing at the moment. – Губернатора...
– повторил он и, опустив трость, быстро зашагал в другой конец сарая, где стоял губернатор.
Peter Blood chuckled. Блад довольно усмехнулся.
But his triumph was dictated less by humanitarian considerations than by the reflection that he had baulked his brutal owner. Его свирепому хозяину не удалось выместить на нем свой гнев.
The Spaniard, realizing that in this altercation, whatever its nature, the doctor had stood his friend, ventured in a muted voice to ask him what had happened. Испанец приглушенным голосом спросил доктора, что случилось.
But the doctor shook his head in silence, and pursued his work. His ears were straining to catch the words now passing between Steed and Bishop. Блад молчаливо покачал головой и, напрягая слух, пытался уловить, о чем говорят Стид и Бишоп.