Я действительно старалась не уронить ни одного блюда, когда пришло время обеда. Причем они были очень тяжелыми, и я с наслаждением представляла, как буду якобы искренне оправдываться перед Софином, обляпанным кисло-сладким липким овощным рагу под причитания Манут. Но, судя по внимательному взгляду, он ждал именно этого. И поэтому я аккуратно брала блюдо и, пройдя по всей комнате, медленно ставила его перед ним. Несколько раз я поймала его очень странный взгляд - задумчивый и лишенный всякого намека на ехидство и издевку. Впрочем, к седьмому блюду, мне было не до взглядов - руки от напряжения дрожали, и единственное желание было откровенно вывалить порезанные сочные фрукты прямо ему на голову, а затем и огреть по ней этим же самым тяжеленым подносом. Но я снова и уже в который раз - сдержалась!

Хотя девушки просто рвались ему прислуживать, он им всем запретил мне помогать. Каждый раз, когда очередная девушка пыталась подойти чтобы наполнить его опустевший кубок или обмахивать его веером, он ее останавливал одним лишь небрежным взмахом руки. Через час, я кожей ощущала их общую всепоглощающую ненависть ко мне. Но я продолжала, скрипя зубами, упрямо прятать глаза и делать все, что мне велели. И, наконец, после обеда настало время танца, в ходе которого этот напыщенный гад, мог выбрать себе любовницу. Танцевать я не собиралась, хотя прекрасно понимала, что это меня от его "выбора" не спасет. Девушки тоже это понимали, но были готовы побороться за свое счастье. А вместо этого, нарушая давно установленный порядок, он их всех вежливо выпроводил, оставив меня одну.

Итогом этого нелепого, трудного дня был его долгий оценивающе-ироничный взгляд, и триумфальный приказ:

– Раздевайся.

– Я не умею танцевать, 'мой господин', - впервые за весь день я возразила.

– А и не надо. Раздевайся.

– Что? Как?

– Полностью. Сними одежду.

Я пересилила себя, и вместо глупого вопроса 'зачем', покорно опустив голову ниже, прошептала:

– Да, 'мой господин', - причем на это раз получилось почти без ехидства, ну не могла я произносить эту фразу всерьез.

И я начала медленно развязывать гладкий шнурок. Очевидно, что как только он получит, что хочет, я ему надоем и... А что будет со мной дальше? А отпустит ли? А будет ли терпеть мои выходки, когда остынет ко мне?

Руки не слушались. Я пыталась убедить себя в том, что ведь знала, что так будет, что я была готова. Глупо отрицать, что меня к нему влечет, и вчерашнее происшествие, и даже тот первый поцелуй - вполне ощутимое доказательство. Вот и сейчас руки трясутся, и сердце из груди выпрыгивает - ведь не только из-за страха.

Шнурок поддался, но распахивать паранджу я пока не собиралась. Я должна быть уверена, что сама этого хочу. Наверно, если бы он тогда подошёл ко мне, помог раздеться, я бы и согласилась. Но, подняв на него глаза, я резко запахнула паранджу и быстро, затягивая слишком сильно, завязала шнурок без шнуровки на тройной узел. Софин надо мной насмехался! Вот непробиваемый... Все! С меня хватит!

– Ты! Ты просто гад! Высокомерный бессердечный гад!

– Наконец-то, - радостно рассмеялся мужчина, словно именно этого и ждал весь день. Впрочем, слово 'словно' тут не уместно. Если бы я не была так на него зла, то непременно бы заметила, что впервые вижу его в таком настроении - словно пелена чопорности вокруг него рассеялась, и он расслабился, превратился в обычного человека, и перестал быть титаном, держащим небо в повиновении. В тот момент я интуитивно почувствовала его искреннюю, светлую радость - так радуются дети солнечному зайчику. Но именно она в тот момент и бесила меня больше всего.

– Ах так...

– Я не заставлял... Эй!

Я взяла металлическую чашу с размякшими фруктами и со всей силы (а я как-никак все-таки спортсменка, а Софин был всего в десяти шагах) швырнула в него.

Он даже рукой не прикрылся. Чаша ударила о невидимую защиту - и фрукты разбились об неё, оседая брызгами на полу, не причинив никакого вреда магу.

Он снова рассмеялся. Я схватила со стола графин с вином и... эффект был тот же. Даже меня брызгами окатило, а ему хоть бы хны!

– Всё, хва...

Я заметила нож для разделки мяса. Нет, я не хотела убивать Софина, естественно нет. Я лишь хотела стереть с его лица эту ухмылку, чтобы он понял, как я на него зла и что он меня все-таки довел. Я была абсолютно уверена, что нож не причинит ему никакого вреда. И я не дала себе времени хорошенько подумать, вообще подумать что делаю. Это был импульс, неожиданный для меня самой. Размахнувшись, я швырнула нож. Он, быстро вращаясь, полетел к Софину. Краем сознания я заметила ужас на лице Софина, он вскинул руку, но было слишком поздно. Нож двигался слишком быстро. Ударившись лезвием о невидимую защиту и ярко сверкнув солнечным бликом, нож развернулся и, пролетев за долю секунды небольшое расстояние, врезался в мой живот, распоров туго завязанный шнурок. Я медленно покачнулась. Сделала шаг назад, и рухнула на руки Софину.

– Лекаря. Живо!
– яростно прокричал он.

Острая, нестерпимая боль пульсировала в животе и разливалась ядовитым холодом по телу. Я начала замерзать.

– Что...

– Тшш, - укачивал меня на руках Софин словно ребенка.

– У тебя... есть хоть...
– говорила я отрывочно, медленно, делая паузы почти после каждого слова, чтобы коротко вдохнуть воздух, потому что каждое слово отдавалось болью, - хоть одно уязвимое... место? Хоть что-нибудь? Не можешь же... ты быть таким вот... абсолютно... непробиваемым, а?