Поганый мир!

Я шла наугад, но везде все было одинаково - гладкие белые стены, коридоры с высокими потолками, запах пыли и тёплого нагретого солнцем камня, лестница наверх, вбок и снова - коридор, лестница, поворот. И едкая смесь чувства вины, неприязни к этому миру и злости.

Я шла в свою комнату, как в укрытие. Как букашка, старающаяся спрятаться от хищника за пожухлым листом. Так дети прячутся под одеялом от страшных чудовищ, живущих под кроватью и в шкафу.

Софин объявился почти вслед за мной. Он был не в духе, не то чтобы очень уж зол, но ничего хорошего эта ситуация не предвещала. Я чувствовала, что нахожусь на грани. Какие ещё сюрпризы меня ждут? Может, за воровство тут отрубают руки, а смертная казнь - зрелище вроде театрального представления?

А праздник - это вообще распитие наркотических веществ с прилюдным жертвоприношением девственниц?!

– Ничего страшного не произошло, - начал было Софин.

– Я не хочу жить в вашем чертовом мире! Не хочу! Верни меня!
– я не собиралась начать кричать, но оно как-то само вышло, нервы все-таки сдали.

– Переоденься. И идём на праздник, ты будешь меня сопровождать.

– К черту ваш праздник! К черту ваш мир! К черту тебя. Верни меня домой!

Злость во мне закипала, как передержанное на плите молоко, вытесняя страх.

– Вот это подойдет, - он выбрал прозрачный белый комплект.

– А если нет, то что? Заставишь меня, как марионетку? Накажешь? Сколько ударов за неповиновение? Пять? Десять? Хоть сто! Я...

– Аня!

– Я не буду носить ни эти развратные тряпки, ни паранджу, и лицо свое я скрывать не буду! И жить по вашим идиотским законам - тоже не буду!

– Это глупо, - слишком спокойно и буднично сказал он. Это спокойствие выводило меня из себя.

– Глупо было вытаскивать меня из моего мира и помещать сюда. Как кролика - в аквариум к рыбам. И ждать, что он начнет плавать.

– Ты вредишь только себе.

Я искренне рассмеялась. Только смех получился каким-то озлобленным.

– Ох, нет. Поведение твоей невесты говорит о твоей несостоятельности. Визирь... Великий Визирь не в состоянии контролировать свою невесту. Иномирянку. Не может сладить с женщиной!

– Я могу весьма усложнить твою жизнь.

– Мою жизнь, - с открытой злостью процедила я.
– Усложнить? Ты уже ее уничтожил. Ты отнял у меня мою семью. Моих друзей. Ты уже отнял все, что я любила. Все, что было мне дорого.- Я раскинула руки и насмешливо пояснила, - Мне больше нечего терять.

– Я могу сделать твою жизнь невыносимой. Могу...

– Она уже невыносима. Причем одного твоего присутствия для этого хватает!

– Ты так сильно меня ненавидишь?

Я прислушалась к своим ощущениям, и удивленно поняла, что злюсь, очень сильно злюсь, но ненависти нет. Зато есть гордость. Я вздернула подбородок, и ответила.

– Да.

Он сделал шаг ко мне и хотел что-то сказать, но одернул себя и закрыл рот, смотря с таким укором, словно знал, что я соврала (я продолжала задирать подбородок, хотя очень хотелось рухнуть на кровать и разреветься). А ведь вопрос был очень важен для него. Он и не хотел этого показывать, но напряжения скрыть не мог.

– Будь по твоему, - твердо сказал он.

А мне вдруг стало страшно. До этого момента он не применял этот свой леденящий душу тон ко мне. Только к своим подданным.

На его лице застыло угрюмое выражение с печатью принятого крайне неприятного решения. Софит сделал шаг вперёд. Я понимала, что убежать от него не смогу, и все же попятилась. Какой же он подавляюще огромный. Он наступал на меня, и я, собрав все мужество, остановилась, гордо вскинула подбородок (и когда успела его опустить - сама не заметила) и посмотрела ему в глаза. Его это не впечатлило. Он медленно, но неотвратимо приближался, словно раскаленная волна лавы. Ударит? Или сразу убьёт? Рукой или магией? Странно, смерти я вроде и не боялась, а вот его самого - до ужаса, до дрожи в ногах и скрежета зубов.

– Никогда больше не говори, что ненавидишь меня.

– Ненавижу, - с тихим упрямством повторила я ему в лицо, готовясь к самому худшему. Но как-то не очень убедительно вышло, голос был похож на комариный писк и дрожал, как и все моё тело.

Резким движением он наклонился и впился поцелуем в губы, сминая моё тело до треска ребер, как плюшевую игрушку. Он долго сдерживался все это время, а я бросила сухих щепок на искру, и она взорвалась огнём. Я пыталась сопротивляться, вырваться, отталкивала его руками. Но это было все равно, что пытаться сдвинуть бетонную стену. Его губы причиняли боль, в них не было ни капли былой нежности, только болезненная страсть и надменность изощренного наказания.

Я пыталась увернуться, но он сжал волосы на затылке, не позволяя и пошевелится. А против моей воли внизу живота разгорался пожар. Страсть как озноб постепенно охватывала все моё тело, уничтожая силы и волю к сопротивлению. Свободной рукой он начал развязывать шнурок на моих спортивных брюках. Я попыталась перехватить его руку, но движение вышло слабым. Все тело било дрожь. И страх, смешанный с предвкушением и острым нездоровым наслаждением.

Он сделал несколько шагов вперед, уводя меня с собой и ни на мгновение не ослабляя хватки, прижал к тёплой стене. Мы оба тяжело дышали, наше дыхание смешивалось. Руки сами потянулись к нему, обвивая за шею.