В это время я работала секретарём в суде. Раньше Рыбацкое относилось к Павловскому, тогда Слуцкому району Лен. обл. Мой папа был народным заседателем в районном суде. Судья Зеликова Эсфирь Ароновна знала нашу семью. Она меня и взяла к себе. Суд располагался на пр. Села Рыбацкое в домике в два окошка. За одним проходили заседания, а за вторым жила Зеликова. Там же была канцелярия. В суде я проработала с декабря 1943 по первое сентября 1944 года. Запомнилось одно дело. Приходит женщина и подаёт иск на мужчину, который якобы украл у неё кошку. Тогда кошки были большой редкостью. Всех в блокаду поели. Кошку она оценила в две тысячи рублей. Посчитала, сколько она должна была окотиться. Котёнок тогда стоил тысячу рублей. Идёт заседание. Она говорит, что кошка столько раз окотилась, а он говорит, что нет, кошка не могла окотиться. Потому, что нет котов. Она говорит: "Это моя кошка". А он говорит: "Нет не ваша, а моя". Она говорит, что у кошки рыжее пятнышко на левом боку, а он что на правом. Каждый привёл с собой свидетелей и те всё сказанное подтверждали. Эсфирь Ароновна говорит: "Я откладываю заседание. А вы в следующий раз принесите кошку". Отложили заседание на неделю. А они и не пришли.

У нас дома кошки не было до 1945-го года. А мышей развелось много. Тогда мы завели ёжика. Я его поймала в лесу. Ежи тоже очень хорошо ловят мышей.

В сентябре 1944 года я пошла учиться в Педагогическое училище имени Некрасова. Закончила в 1947 г. Была направлена в школу №401 города Колпино. Потом перешла в Петро Славянку, которая в 1957 году вошла в состав Колпинского района. Преподавала географию, историю и математику в 465-й школе. Она и сейчас существует. В ней я проработала 41 год до 1991 года. В 1970 году меня назначили директором школы. Тогда в школе училось780 человек.

Расскажу о дне Победы. Уже с первого мая чувствовалось, что близка наша Победа. Утром девятого мая все пришли в училище. В актовом зале был митинг. Выступали. Многие плакали. Со мной поступило много фронтовиков после ранений. Кто был после десятого класса, зачислялся сразу на третий курс. Помню, выступали двое ребят — один без ноги, другой без руки. Потом они тоже стали директорами школ. Вечером договорились идти на площадь Урицкого (ныне Дворцовая площадь). Ой, там народа было.... Все братались, обнимались, танцевали..., люди ликовали. Был большой салют. В тот день по карточкам выдали дополнительно рабочим по пол литра водки, а служащим, иждивенцам и детям по маленькой. Ещё соевых конфет по 200 гр. рабочим и по 100 гр. остальным. И немного мяса. Помню, мама сварила суп.

Летом мимо нас гнали стада коров из Германии на Карельский перешеек. Одна из коров обессилив, легла прямо у нашего дома. Зоотехник и бывшие с ним три женщины как ни бились, а поднять корову не могли. Тогда зоотехник пришел в Сельсовет и говорит, что ему надо гнать стадо дальше, и он готов отдать ослабевшую корову какой-нибудь семье. Желательно такой, в которой есть погибшие на фронте. Его спрашивают, где легла корова. Он объяснил. Тогда говорят, что она знала, где лечь. У Овсянниковых сын погиб в Молдавии. Когда маме сказали, она так обрадовалась. Хлеб был тогда по карточкам. Дак, она корове отдала половину своего хлеба. Когда пошел дождь, мама принесла оставшийся от военных брезент и накрыла коровку. А вечером корова встала. Мама завела её в сарай. Потом раздоила, и мы стали жить с молоком. Через два года тот зоотехник приезжал, чтобы оформить всё документально.

После войны я ходила в гимнастёрке с офицерским ремнём и портупеей. Был у меня и хорошенький свитер. Его мне привёз из Прибалтики брат. Он работал в Электромортресте и в 1939 году ездил туда в командировку принимать суда. Когда я носила гимнастерку, то носила и награды. А когда свитер, то награды не надевала.

Тогда обучение было платным. В октябре 1940— го года была введена плата за обучение в школе с восьмого по десятый класс 200 рублей. Столько же за обучение в техникуме и по 400 рублей в год за обучение в институте. При этом тем, кто успевал — платили стипендию. Участники войны были освобождены от платы за обучение.

В 1944 году стали выдавать комсомольские значки. До этого значков не было. Комсомольцев вызывали в Райком или представители приезжали в институты и торжественно вручали комсомольские значки. Мне не сразу дали. В райкоме не было моего "личного дела". Оно так и осталось в части. Потом когда завели новое — уже во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи). Вручили и мне значок. Такой маленький на булавочке.

Мы не только учились, но и работали. Помогали дворникам убирать дворы. У нас подшефным был дом №6 по Загородному проспекту. После занятий мы брали свои портфели и шли мести мусор, а зимой убирать снег. Даже приходилось дежурить в кочегарке. Кочегаров было мало, а кочегарка — большая. Она обслуживала наше училище и два соседних дома. Бросали уголь и выгребали шлак. За станцией метро "Технологический Институт" по эту сторону Московского проспекта был кинотеатр "Олимпия". В него попала бомба. И вот мы и студенты Технологического института каждое воскресенье работали на разборке руин кинотеатра. Каждый должен был отработать 24 часа в месяц. Каждому выдавался листочек, на котором отмечалось количество отработанных часов. Хоть я и была освобождена, но если вся группа работала, то как же я могла.... Приезжала и работала, как все.

Расскажу о наших преподавателях — директор Анисим Филимонович Малонюк встретил меня очень хорошо. Как к дочке отнёсся. Помню, пришла я поступать 27-го августа, секретарь Надежда Яковлевна спрашивает: "Что Вы хотите?" Я говорю, что хотела бы поступить. А она говорит: "Экзамены уже кончились. Но Вы зайдите к директору". Захожу в кабинет и говорю, что вот опоздала на экзамены и что мне делать. Он видит, что я в военной форме и говорит: "Садись-ка миленькая девочка". Расспросил меня. Дал бумагу. Велел писать заявление. Внизу которого написал: "Принять на первый курс". Так меня и зачислили. Нашим руководителем была Лидия Семёновна Добролюбова. Она преподавала русский язык и литературу и была очень сильным преподавателем. Её муж Николай Николаевич Никольский преподавал методику. Они жили на ул. Коммуны напротив церкви Николы Морского. Помню, к нам обратилась секретарь партийной организации, учитель истории. Говорит: "У Лидии Семёновны, уже которую неделю нет дров. Им выписали дрова на станции Витебская-товарная. Надо бы помочь привезти". Это был январь 1945-го года. Морозы стояли сильные. Кладовщиком на складе служил бывший моряк без обеих ног, ездивший на колясочке. Он говорит: "Вот девчонки выбирайте. Только берите не очень толстые, чтоб не тяжело было". И мы 20 человек взяли каждая по бревну. Они были стандартной длинны 2 метра. С этими брёвнышками мы сели на трамвай. Приехали на место. Вошли во двор. Дворник нам показал, куда сложить дрова.

Да, к девушкам, служившим в армии, было такое нехорошее отношение очень даже многих. Как-то, в трамвае мне пришлось вмешаться в разговор женщин. Я им и говорю: "Ладно, на фронте. Под пулями. А вы ленинградские девушки, как бегали у нас в Рыбацком через погранзаставу к военным? Вы что же лучше? Не все же девушки на фронте были такими. Большинство из них были хорошие". Вот я вам скажу: Из нашей дивизии курящих было только двое. Потом люди стали относиться заметно лучше. В училище мы и вовсе не чувствовали ничего похожего на осуждение или пренебрежение, а даже наоборот. Конечно, и на фронте была любовь, как и на гражданке. Ну и полюбили два человека друг друга. Никто не возражал. Командир полка записывал. Был такой случай уже после моего ранения. Служила у нас Сима Ветлова, чувашка и связной пнш старший сержант. Забыла его фамилию. Ну и их записали. Командир полка разрешил пожениться. Но эта история имела трагический конец. В июле 1943-го года в районе зольных сопок в землянку, где они находились, попал снаряд, и все бывшие там погибли.