В начале октября принимали присягу солдаты из пополнения. Был смотр, в присутствии Донского. Капитан зачитывает фамилии, и вдруг вызывают меня принимать присягу. Донской говорит: "Ничего себе. Отвоевала и без присяги". Потом ребята смеялись: "Не могла домой убежать?" Я приняла присягу. Расписалась. И получила "красноармейскую книжку". Не только я, но и Мишка Маслов и ещё несколько человек без присяги были. Новобранцы стояли отдельно, а нас выстроили напротив. Донской нас представил. Сказал, что вышли из такой операции, проявили героизм, мужество... Они прокричали нам: "Ура!" Потом мы прошли перед новичками. Я шла в первой шеренге и сбила ногу. Но даже замечание мне никто не сделал.

Началась усиленная боевая подготовка. Тогда мы, конечно, не знали, что готовят нас к прорыву блокады Ленинграда. Мы девчонки дежурили у телефонов. Надо же было держать связь с батальонами и со службами. А когда были свободны от дежурств, то выходили с линейщиками. Брали коммутатор, шли в поле. Там в основном лес, озёра и холмы. Учились быстро наводить связь. Коммутатор это такой деревянный ящичек с двенадцатью клеммами, расположенными в два ряда. У меня сходились линии от штабов батальонов, артиллеристов, роты автоматчиков, командира полка, начальника штаба... Кто к кому звонит — я соединяю. В батальонах были свои взводы связи. Они тянули связь от штабов батальонов в роты. Наушников у нас небыло. Работали с телефонной трубкой. Посреди леса сядешь на корточки. Коммутатор на колени и работаешь. В землянке находился коммутатор большего размера. Для дежурства у входа был отгорожен закуток. В нём стоял коммутатор и маленькая печурка. Дежурили по 4 часа. Если было ночное дежурство. Я привязывала телефонную трубку к голове. Так можно подремать сидя. Вся аппаратура у нас была отечественная. Кабель тоже наш чёрный. Может быть, после меня что-нибудь иностранное и появилось. Я не знаю. Телефонного кабеля не хватало. Бывали случаи, когда кабель воровали. Приходят связисты с линии и по секрету рассказывают, что вырезали у соседей кусок, метров 30. У каждого линейщика был с собой резервный кабель. На случай если из линии вырван большой кусок провода. Если обрывается связь, то вдоль провода посылается линейщик с катушкой и телефоном. Найдя обрыв, он соединяет концы, подключается к линии и звонит, узнать у меня на коммутаторе правильно ли он соединил. Полагалось место соединения замотать изолентой. Но её не хватало и часто особенно в боевых условиях соединения оставались не заизолированными. Линейщики часто погибали или бывали ранены. Поэтому устранять обрывы приходилось всем, кто был под рукой. Меня тоже посылали. Найдёшь обрыв, специальным ножичком зачистишь концы. Свяжешь провода двойным узлом и бежишь обратно. Если провод двужильный, то соединяешь так, чтобы соединённые провода не касались друг друга. Связываешь один левее, другой правее.

Шестого ноября в Колтушах состоялся парад частей нашей дивизии, посвящённый 25-й годовщине Октябрьской Революции. На нём нашей дивизии вручили революционное знамя рабочих Петрограда. Ассистентами знаменосца были лейтенанты Васильев Алексей Васильевич пнш-1 по разведке. Второй был Рыбаков Николай начальник штаба первого батальона, которым командовал Кукареко. А вечером провожали нашего командира дивизии Донского. Его забирали в Москву для направления в формирующуюся польскую армию. С ним уходил и командир 947-го полка полковник Казино, поляк по национальности. Вместо него полком стал командовать Важенин. В тот же вечер 3 представителя дивизии были приглашены на торжественное собрание в Смольный. Приглашен был Донской, начальник политотдела Золотухин Фёдор Кондратьевич. А от солдат была я. Меня послали, как участницу боёв за Ивановское. Я вышла из девчонок одна. Дак вот меня и... Нас тогда всего 52 человека вышло. Подходит ко мне командир роты и говорит: "Слушай Тамара. Тебе завтра надо ехать в дивизию. Ты принарядись". А во что мне было принаряжаться. У меня была всего одна гимнастёрка. Она мне была велика. У меня 42-й размер одежды. Я её ушивала, ушивала, но всё равно плечи висели. Да и старая она была. Зачем меня вызывают, командир не сказал. Штаб дивизии располагался в Колтушах. От нас километрах в шести. Там находился знаменитый институт Павлова. Из животных в нём оставалась только одна обезьянка. Наши её подкармливали. Пошла пешком. Прихожу, как приказано к 11-ти часам. Захожу в оперативный отдел. Там сидит Люция Станиславна Люкайтис, печатает. Она меня спрашивает: "А ты знаешь, зачем тебя вызвали?" Я говорю: "Понятия не имею. Вот уже скоро обед. А я без обеда останусь". Она говорит: "Здесь пообедаешь. Сейчас придёт адъютант и всё тебе скажет". Но вместо адъютанта приходит начальник политотдела Золотухин. А он такой улыбистый был. Всегда улыбка такая располагающая. Он поздоровался и говорит: "Ну что молодой солдат, знаешь, куда поедим сегодня мы с тобой? В Смольный на торжественное собрание". Ну ладно. Дело к обеду. Люция принесла тарелку. У штабных тарелки были. Это у нас котелки. Налили супа, хороший суп, полную тарелку налили. Такой хороший был. Потом второе. Две котлетки дали и компот. Ну, пообедала хорошо. А потом он говорит: "Через час поедим на машине командующего". Приехали в Смольный. Там в большом холле бюро пропусков. Нас оформляют. И вдруг наш бывший солдат Казанский Борис. Он был ранен на "Ивановском пятачке". А сюда приехал получать награду. Удостоен был ордена "Боевого Красного Знамени". А было так: Когда мы находились в немецких траншеях, он вёл связь к станции Пелла в батальон Кукареко. А тот уже отступил по другой траншее. И он, идя по траншее, натолкнулся на немцев. Они были ошарашены, а он не растерялся и их расстрелял из автомата. А одного в плен взял. Но и сам при этом был ранен в обе руки. Он был находчивый, 1918 года рождения, студент какого-то института московского. Из семьи профессоров. Приехал он к нам с пополнением из Сибири. До войны он был главарём "медвежатников". Я когда узнала, думаю: "Во, на медведей ходил". Потом мне уже объяснили, что это специалисты по взлому сейфов. Но всё же его как-то зацапали в армию. Прибывший с ним Молчанов рассказывал, что пока их везли эшелоном они съели свой паёк. На каждой остановке Казанский куда то сбегает. По-видимому, в те вагоны, где продовольствие, офицеры жили. И приносил нам хлеба и масло, и сало и всего. У нас он был просто солдатом, а тут уже старшина. Я спросила его, не хочет ли он вернуться к нам.

Он говорит: "Н-е-е-т. Я теперь занимаю хорошую должность. Теперь я заведующий продовольственным складом". Ну, вот получили мы пропуска. Когда раздевались, замполит говорит: "Скажи своему командиру полка, что бы тебе сделали гимнастёрку. Что это такое? В такой гимнастёрке..". Пошли по коридору. Мне рассказывают, где Кирова убили. Привели в зал, где Ленин объявил Советскую Власть. Там уже сидели. Вначале доклад Капустин делал. Потом нас повезли в Дом Офицеров. Там слушали трансляцию из Москвы доклада Сталина посвященного 25-й годовщине Октябрьской Революции. А потом был банкет. Столы были расставлены буквой "П". Были Жданов, Капустин, Говоров и всё руководство. Мы сидели рядом с представителями 45-й гвардейской дивизии. Потом поехали домой. В машине замполит снова говорит: "Скажи Клюканову, чтоб тебе сшили гимнастёрку по плечам". Я, конечно, ничего командиру полка не сказала. Но на следующий день приходит адъютант Жуков и говорит: "Слушай. Ты знаешь, где баня? А там дом двухэтажный видела? Там на втором этаже пошивочная мастерская. Иди туда". Прихожу в мастерскую. Там был такой дядя Ваня, солдат из Коми. Рассказывал, что у него 8 детей и все дочки. Он меня всё называл: дочка, дочка. У меня такая же дочка. Говорит: "Мне уже сказали, что бы я тебе гимнастёрку и шинель перешил". А у меня шинели вовсе небыло. Фуфайку носила. Там было много гимнастёрок. Ну, с убитых. Выбрал он мне, офицерскую. Сукно хорошее, хорошее, тонкое. Пробита на спине слева, где лопатка. По-видимому, пулей. Маленькая дырочка. Он говорит: "Ну, это мы заштукуем, что не заметно будет". Ещё не знаю, откуда он взял шинель английского сукна. Наши — серые, а эта зеленоватая. Ну, такое сукно легкое. Снял мерку и всё так замечательно подогнал по фигуре. Вот так у меня появились гимнастёрка и шинель, которыми я выделялась. Поэтому меня все знали по гимнастёрке и шинели. Прихожу я в этой гимнастёрке, а разведчики и говорят: "Ну что..., в такой гимнастёрке и с таким ремнём. Да мы тебя сейчас оденем". И они мне принесли офицерский ремень с портупеей. Такой — широкий, с двумя шипами на пряжке. Пряжки со звездой носили только политработники. Когда командир полка увидел, то спросил, откуда у меня такой ремень. Я ответила, что разведчики подарили. Он сказал: "Да ладно носи. Тебе можно". С этим ремнём ещё связан эпизод. 7-го марта 1943 года мы с заместителем командира по политчасти лейтенантом Тимофеевым, аспирантом университета ездили на митинг женский в радиокомитет. Меня на Невском патруль задержал. Потому, что офицерский ремень, портупея, а погоны солдатские. Хотели на Садовую отвести в комендатуру. А потом посмотрели год рождения, всё. Старший патруля майор спросил откуда ремень, из какой дивизии и говорит: "Да ладно, иди". После моего ранения шинель осталась в роте и в ней ходила Зина Мельникова.

Вместе с офицерским пополнением к нам пришел офицер по фамилии Чирков из Рыбацкого. Он повадился ходить к нам. Придёт и сидит. Командир роты ему говорит: "Чего ты тут? Иди". А потом и командир полка ему сказал: "К девчонкам не ходи и не выдумывай тут". И вот седьмого ноября был вечер у офицеров. И они поднапились. А после десяти часов вечера по территории части просто так не пройдёшь. Надо знать пароль. А Чирков пошел гулять. Первый же часовой его остановил. А тот говорит: "Какой тебе пароль? Я офицер!" И начал.... А часовой мальчишка молодой стал его не пускать. И всё. Тот взял и застрелил этого солдата. Чиркова приговорили к расстрелу. И куда-то увезли. Это был единственный случай, когда в нашей части человека приговорили к расстрелу. Хотя особый отдел работал, связистов часто туда вызывали. Расспрашивали, не слышали ли какие разговоры. Что на линии делается. Не говорят ли лишнего. А я поначалу даже и не знала, что это такое особый отдел.

Не далеко от нас находились два озера с крутыми берегами. В ноябре, когда они замёрзли туда выходили наши батальоны и тренировались в преодолении открытого пространства и крутого берега. Помню мимо нас всё время проходил второй батальон с штурмовыми лестницами. Всем были выданы лыжи.

Обмундировали нас неплохо. Всем бойцам выдали валенки, ватные брюки, фуфайки. Это такие стёганые ватные куртки их одевали под шинель, но некоторые шинели не носили и ходили в одних этих телогрейках. Всё обмундирование было новое. Все офицеры получили полушубки. У нас полушубки выдали радистам и командирам отделений. Мне же полушубочек достался случайно. Как-то я принесла новые позывные командиру полка Клюканову. Там же в прихожей слышу: зав. складом, пришедший на доклад к начальнику снабжения, разговаривает с адъютантом штаба — старшим лейтенантом Жуковым Михаилом Михайловичем. И говорит: "Слушай Миша. У меня остался полушубок, ну такой маленький. Никому не подходит. Кому бы его отдать". А я была ростом 155 сантиметров и весила 42 килограмма. Жуков и говорит: "Вот Тамаре и отдай". Зав. складом говорит мне: "Скажешь своему старшине". Я к своему старшине Антоненко: "Товарищ старшина, вот там мне полушубок обещали". Он говорит: "А мне уже звонили. Завтра пойду, получу".

В Рождество 7 января 1943 года полк повели через Всеволожск в Кавголово. На берегу озера был расположен командный пункт дивизии. Нашей дивизией тогда уже командовал Борщёв. Донскому после боёв на Ивановском плацдарме присвоили звание генерал-майора и послали на повышение, там же находился маршал Ворошилов и множество других офицеров. Я была на к.п. полка, располагавшемся недалеко от к.п. дивизии. Была настоящая артподготовка с применением боевых снарядов. У нас даже двое солдат погибли при этой артподготовке. Там была такая ложбинка по ширине Невы. Её надо было перебежать и забраться на холм. На это давалось определённое время. Наш полк немного запоздал. Ворошилов приказал вернуть полк и повторить учебную атаку. Правда, на этот раз уже без артподготовки. На этих учениях бойцы были без маскхалатов, которые берегли для наступления.

У каждой из телефонисток был свой позывной. Мой позывной, всегда почему-то был: "роза". Коды каждую неделю менялись. Например, сегодня у командира полка позывной — 112. У начальника штаба 1012. У нас был немолодой связист, ленинградец Иванов. У него был красивый почерк. Вот он каждую неделю переписывал листочки с кодами, и мы разносили их по подразделениям. В батальоны, полит. часть, медикам. По всем службам. И нам было приказано, если называют фамилию, не соединять. Бывало, конечно, офицеры подвыпьют и просят, мол, дай мне такого. Я отвечаю, что никакого такого не знаю, а назовите код. Помню, один очень ругался и обещал меня на гауптвахту посадить потому, что не соединяла его с командиром автороты. Всё же расскажу этот случай подробнее. Сменила я как-то ночью в декабре Машу Шашкову. Сижу, дежурю. Звонит начальник штаба Георгиевский и просит кого-то позвать по фамилии. Я говорю: "Я по фамилии не знаю. Дайте код". Тогда были цифровые коды. А он начал меня ругать. Я ему сказала, что всё равно не соединю. Он отстал от меня, но забыл положить трубку. А у них там пьяная компания. С автороты собралось начальство, начальник прод. склада, сапёр Солдатенков... Они там друг с другом разговаривают, спорят. А потом один стал громко спрашивать: "Где мои портянки?!" Тут позвонил Димка Иванов из второй роты, с проверкой связи. Я говорю: "Дим, послушай-ка. Там концерт идёт". По индукции то раздаётся, все слышат. Артиллеристы просят: "Включи нам". И этот их разговор я включила по всей линии (рассказывает, улыбаясь) На следующее утро, я уже и забыла, меня начальник штаба вызывает. Такой мне нагоняй дал: "Я тебя выгоню...!" Я думаю: "Ну, выгони. Я и домой поеду. Что же такого". Он говорит: "Снимай ремень". И писарю Андрееву: "Пиши приказ. На 5 суток под арест". Тут я конечно немножко испугалась. У нас была гауптвахта для солдат, землянка вырыта. Они там дрова заготавливали... Меня-то к солдатам не посадить. Отправили на кухню. Я иду и думаю, что хоть там поем, хорошо, меня покормят. Иду без ремня, а на встречу командир полка. Спрашивает: "Ты почему не по форме одета". Я ответила, что майор мне дал 5 суток. А он уже знал о моей проказе. Ничего не сказал, а только засмеялся и пошел дальше.