В первом батальоне у нас были два радиста: Миша Потапов, учившийся в Ленинградской консерватории на вокальном факультете. У него был хороший голос. Помню, что жил он на Невском проспекте. Другой, Миша Маслов 1922 года рождения. До войны он работал поваром в Ленинградском Аэропорте. Когда немцы пустили танки, "тигры". В районе рощи "мак", сейчас там совхозные поля. В окружение попали два батальона. 942-го полка батальон Зыкова и наш батальон Кукареко. Последнее что передал Кукареко: "Положение очень тяжелое.... Давайте подкрепление..". Потом связь прервалась. Очевидцы Цветов и ещё один солдат из Ташкента рассказывали, что когда немцы окружили штаб батальона, в котором находилось человек 20. Офицеры, батальонные связисты... Они вышли из землянки и стали бросать гранаты. А надо сказать, что Кукареко очень хорошо метал гранаты. Последними гранатами они подорвали себя. Так погиб комбат Кукареко и старший сержант Липа Кузюкова. Во время этого боя радисты с рациями бросились в сторону и попали в плен. Ребята рассказали, что видели, как их вели немцы. Что с ними стало, я не знаю. После войны на наших встречах они не появлялись. Хотя другой связист, попавший в тех боях в плен, на встречи приходил.

Благодаря батарее Радионова в тот день мы устояли. Удержавшись на самом краю. Ещё, через несколько дней в землянку пришел представитель политотдела дивизии и принёс для вручения ордена и медали. Офицеров наградили орденами, а солдат медалями. Помню, командира полка наградили орденом "Красного Знамени". А меня медалью "За Боевые Заслуги". Я об этом не знала. Была где-то на линии. Возвращаюсь, а моя медаль уже в котелке с водкой. Пришлось капельку выпить.

Вечером 18-го января нас вывели из боя. Потери в полку были очень большие. В стрелковых подразделениях потери достигали 90%. Полностью погиб первый батальон во главе с комбатом и командирами рот. Были потери и в штабе полка. В политчасти, погиб наш парторг полка лейтенант Ларионов, Старший сержант Шеримет он писал всякие инструкции.... До войны он был студентом литературного института имени Горького. Сам родом из Сталинграда. Заговорила о политчасти и вспомнила, что у нас там был художник, сержант. После войны он стал главным архитектором Ленинграда, а вот фамилию его забыла. Наша рота связи тоже поредела. Девушки телефонистки оставались на правом берегу и поэтому остались живы. А из бывших с нами, уцелел командир линейного взвода Телюк, украинец ещё старшина...

Дивизию вывели в район д. Манушкино Всеволожского района Лен. обл. Там на берегу речушки стоял маленький домик. Рядом банька. Истопили баню, помылись. Привели себя в порядок. Стало приходить пополнение. В нашу роту прислали человек 20 молодых ребят с Дальнего Востока. Я как комсорг пришла к ним. Нужно было поставить комсомольцев на учёт. Вхожу в землянку. Они лежат на нарах. У всех вид какой то поникший. Страх какой-то. Я завожу разговор, спрашиваю: "Ну, как...? Откуда...? Что...?" Они и говорят: "А почему вас так плохо кормят?" А я и говорю: "Да вы что! Как это плохо? Каша гречневая с мясом! Хорошо кормят". Они как-то оживились. Кто слез с нар, кто сел. Стали рассказывать, как они служили на Дальнем Востоке. Били козлов, оленей и как хорошо питались. Я пообещала им как-нибудь рассказать, как мы питались в блокаду и они сами поймут, хорошо нас кормят или плохо. Они со страхом спрашивали о фронте. Я им говорю: "Да чего вы тут боитесь? Двум смертям не бывать, а одной не миновать". Записала комсомольцев. На следующий день были уже учения. Наш полковой писарь и кадровик штаба полка младший лейтенант Андреев Николай из Старой Русы погиб. По этому начштаба Георгиевский посадил меня записывать вновь прибывших командиров. В одном месте записывали политработников, в другом офицеров. Он вызывал, спрашивал, а я записывала: фамилия, имя, отчество.... Входит старший лейтенант Тверитинов. Он говорит, что служил в каком-то корпусе, во второй линии обороны... Начштаба: "Так, командиром первого батальона вместо Кукареко. Дальше". Входит следующий, представляется: "Лейтенант.... Служил..". Начштаба: "Командиром роты". Следующий младший лейтенант. Хорошо помню. Молоденький такой паренёк. Говорит, что служил там-то и там-то. Но в наступлении никогда не был. Его тоже назначили командиром роты. И остальных так же быстро и хорошо распределили. 17-го февраля нас перевели ближе к Ленинграду в д. Овцино. Это на берегу Невы напротив Усть-Ижоры. Там жили хорошо в домах. Отдыхали, нам показывали кино. Проводили концерты самодеятельности. У нас в полку был артиллерист Маисеев Миша аккордеонист. Был оперный певец, солдат из Казани. Его берегли. Оставили работать при кухне. Но он всё же погиб при прорыве блокады. Нёс термос с едой через Неву и его подстрелил снайпер, сидевший на 8-й ГРЭС. С 42-го была Стукалова (Боброва) Валя. Она пела. Фельдшер из того же полка Ольга она плясала хорошо. А у меня были взяты из дома хромовые сапожки. Когда надо было ей плясать, она их у меня всегда брала. Из санбата была Верочка Петрова. Ниже меня ростом. Балерина, она танцевала. Концерт вела врач Аня. Девичью фамилию не знаю. Потом на ней Клюканов женился. После Германии они жили в Минске. Пела Лидия Штыкан. Когда 23-го февраля 1942 года вышел приказ Верховного Главнокомандующего, что женщин можно брать в действующую армию, из Ленинграда пришло несколько девушек. В том числе Лидия и её сестра. Лида тогда только перешла на третий курс Театрального института. Но в 1944 году она демобилизовалась, когда её институт вернулся из эвакуации. Потом Лида пела в Александринском театре. Получила звание Народной Артистки СССР. И умерла в 1977 году на гастролях в Перми. Надо выходить на сцену, а у неё инсульт. В Ленинград привезли хоронить.

18-го февраля мы перешли по льду Неву и двинулись в сторону Красного Бора. Погода была... Снег с дождём. У меня шапка намокла, полушубок промок.... Вошли в Колпино, вдоль ограды Ижорского завода. Перешли через канал и дальше на Красный Бор вдоль железной дороги. Тут мы догнали батарею 122-х мм. орудий. Которые с трудом тянули большие грузовики. Решили немного подъехать. Сели на лафеты орудий. Ехали не долго. Нас догнал артиллерийский капитан и отругал сказав: "Вы что под колёса попасть хотите?!" Потом мы разговорились. Ребята рассказали, что до этого воевали под Сталинградом. Говорили, что такого трудного фронта, как здесь они не видели. Там где они воевали, раньше можно было хоть окопаться. А тут только капнёшь, сразу выступает вода. Потом они повернули к Степановке. В сторону Никольского. А мы пошли вдоль железной дороги. Уже началась Красноборская операция. Мы шли как бы вторым эшелоном. Стали искать какие-нибудь землянки под размещение к.п. полка. Я с вестовым Клюканова Гришей по прозвищу "колхозник", фамилию его не помню, пошли в одну сторону. А второй вестовой командира полка Ванька Белинский одессит. Сказал, что пойдёт искать в другую сторону. Ушел и пропал. Появился только, когда полк уже выводили. Такой пройдоха был этот старшина, одессит. Приходит Клюканов и говорит: "Ну, когда же вы мне связь дадите?" Я отвечаю: "Вот, пожалуйста". Становлюсь на коленочки. Ставлю коммутатор на землю и начинаю соединять. Командир говорит: "Так же нельзя работать". Я говорю: "А где же мы найдём место? Никого нет. Линейщики бегают, наводят связь". У немцев прямо в насыпи были построены большие землянки. Наверно тоже под командные пункты. Из ближайшей землянки выходит командир нашего 799-артполка полковник Скворцов и говорит: Дак мы ж не раздерёмся. Заходите в нашу землянку". У немцев там были столики, скамейки.... Сидели радисты и телефонисты артполка. Я нашла себе, какой-то ящик и села слева у входа, а справа стояла печка, но днём её не топили. Начали работать. Там бой ведётся ну, а мы здесь.... До войны там не далеко была деревня Мишкино. Сейчас её нет. На том месте карьеры. Степановку и это Мишкино освободила бригада морской пехоты. У немцев в подвалах были укрытия. Домов конечно уже не было. Но они над подвалами уложили брёвна и насыпали землю. Немцы оставили там шнапс. Ну и моряки подпили там немножко. И их немцы прогнали, захватив обратно свои блиндажи. Это было днём. Нашему полку приказали взять обратно это Мишкино. Командир полка поручил захват роте автоматчиков. Решили, что после небольшой артподготовки по сигналу рота пойдёт в атаку. Уже стемнело. Близилось начало артподготовки. А связи нет. Ну, нет с ними связи и всё. Командир стал беспокоиться. Спрашивает: "Где твои линейщики?" А они все на линиях. Говорю: "Ну, давайте я пойду, а за коммутатором Гриша посидит. Тут ничего сложного нет". Я побежала по этому проводу. А темно, темно. Кругом кустарник и чуть, чуть деревья молодые. Снег с дождём перестал, и стало подмораживать. А сапоги у меня мокрые ноги мёрзнут. Тут левее нашего провода метров 10. Вижу две пары огоньков. Мне показалось, что это волки. Смотрю, они кружатся на одном месте. Присмотрелась..., дак, это пара собак впряженных в такое вроде корыто. И они эту волокушу таскают вокруг чего— то. Я бросила провод и подошла. Смотрю, раненый лежит. Они хотят к нему подъехать, но что-то у них там запуталось. Раненый лежит у него по голове кровь течёт, но в основном он в ноги ранен был. Собаки стоят, смотрят на меня такими умными глазами. А сами мордой мне, что мол помоги погрузить. На спинах у них были закреплены сумки с красными крестами. Я стала грузить раненого, а собаки стоят смирно, смирно. Сперва затащила голову на эти волокуши, а потом ноги. Ещё немного поправила. И собаки сразу потащили в своём направлении. Туда левее. Из какой дивизии были эти собаки, я не знаю. Это был первый раз, когда я видела собак-санитаров. И с тех пор так полюбила собак, что о-о-о-й. Они были такие лохматые, здоровые. Наверно помесь дворняги с овчаркой.

Я вернулась к своему проводу и пошла дальше. Провод был цел. Как бежала, зажав его в руке, так и бухнулась в яму, где располагался командир роты. Она была накрыта плащ-палаткой. Сверху присыпало снежком, и я её не заметила. Командир роты автоматчиков был такой молоденький лейтенант. Только что к нам пришел из училища. Фамилию его не помню. Я ему и говорю: "Товарищ лейтенант. Что же это? У вас провод целый, а вы не отвечаете". Он просит: "Ну, не говори командиру полка. У меня ребята сказали, что пока н.з. не съедим, в атаку не пойдём. Там вон комсорг Маша Фридман с ними работу ведёт". Была у нас такая сандружинница. Она пришла в дивизию во время отступления из Эстонии. Это была боевая девчонка. Она ещё в январе 1942 года была награждена орденом "Красная Звезда" за эвакуацию с поля боя большого числа раненых. Я говорю: "Ну ладно. Я сейчас подключаю". А у них просто провод был снят с клеммы. Подсоединила. Доложила в штаб, что связь исправлена. Лейтенант сразу взял трубку. Командир поставил ему задачу, и он побежал к своим автоматчикам. Я пошла обратно. Снова держась за провод. Было темно и местность ровная. Можно было легко заблудиться. В штабе командир полка спрашивает: "Ну, что там у них случилось". Я отвечаю: "Да так. Провод отсоединился, а они не заметили". Ну, вот так, соврала командиру. Жалко было лейтенанта. Очень он просил. Его за это могли под трибунал отдать. Потом правда рассказала командиру нашего взвода. Иван Иванович сказал: "Правильно и сделала". В роте автоматчиков служили в основном сибиряки. Такие здоровые, красивые ребята. Маша Фридман их уговаривала, уговаривала.... Так они пока не съели свой Н.З., в атаку не пошли. Но эту деревню они отбили. Больше того лейтенанта я не встречала. А с Машей виделась неоднократно. Она хорошо знала немецкий язык и её иногда привлекали, как переводчика. Ещё когда стояли в обороне, бывало, Машу посылали с рупором призывать немцев сдаваться. Она подползала почти к самым вражеским траншеям. Она была очень.... Не боялась она вообще. После войны Маша жила в Риге. Вышла за французского еврея и её фамилия стала Медалье. У них родились две дочери. Младшая— вышла замуж за американца и уехала в США. Потом Маша со старшей дочерью тоже уехала. После дошли слухи, что она там умерла. Маша была 1925 года рождения.

В конце февраля или начале марта закончилась первая Красноборская операция. За участие в ней меня наградили второй медалью "За Боевые Заслуги". Дивизию вывели в район села Рыбацкое. Наш полк сперва стоял в Петро-Славянке, а потом тоже в Рыбацком. Потери в частях были небольшие. Помню, сильно пострадали наши миномётчики. Они наскочили на минное поле. Их командиру оторвало ногу. Помню, у нас был сапёр из Ингушетии по фамилии Хорошомуж. Ему оторвало обе руки и выбило глаза. Слепой жил после войны. Но основные потери в пехоте были от обморожений. Я вам рассказывала, что в тот день, когда мы прибыли под Красный Бор была оттепель. Шел мокрый снег с дождём. А ночью ударил мороз. Обувь у всех мокрая. Даже когда я бежала по линии, у меня прихватывало ноги. Поэтому у многих солдат ноги оказались обморожены.

До этого времени никакого оружия у меня не было. А здесь под Красным Бором появился автомат. Перед прорывом блокады, рядом с нами была землянка разведчиков. Мы были с ними знакомы. Помню их комсорга ленинградца Сергея Королёва. Вели они как то мимо нас захваченного немца. И отдали мне его автомат. Говорят: "На вот.... Не будем мы его тащить, передавать". И подарили мне немецкий "шмайсер" с запасными рожками. Так он был со мной до конца. И никто ничего не говорил. Только командир полка спросил: "О, кто тебе дал?" Вообще трофеев у нас не было. Связистам негде их брать. А вот разведчики хвастались часами. Показывали мне немецкие ложки. Помню, один из них под шинелью носил немецкий офицерский френч. А так особых трофеев ни у кого не было.

В рыбацком нас поселили на частной квартире у рабочего с завода "Большевик". Его семья была эвакуирована. Сам он работал сутками и редко приходил. Дом был деревянный, двухэтажный. Стоял на берегу Невы. В передней комнате стояли нары, там жили ребята, а мы в дальней. У нас были кровати. Рыбацкое всё сплошь было застроено деревянными домами. Только школа, построенная в 1914 году на берегу Невы была кирпичной. С этой школой интересная история. В начале двадцатого века строилась железная дорога на Мурманск. Министерство Путей сообщения выкупило под неё земли у крестьян сёл Ижоры и Рыбацкое. Ижорские крестьяне разделили деньги между собой. А в Рыбацком на сходе решили эти деньги не раздавать, а построить школу. В Рыбацком жило много рабочих с "Обуховского" завода (после революции завод "Большевик"), и эту историю мне рассказали родственники революционера Чиркова, бывшего на том собрании. В здании этой школы всю блокаду располагался штаб 55-й армии Лен. фронта. В Рыбацком мы простояли до 20-го марта. Приходило пополнение. Я работала на своём коммутаторе. Связь была проложена ко всем батальонам, стоявшим на окраинах села в землянках.