Потом мне Андреев рассказал, что приходит командир полка в штаб и говорит Георгиевскому: "Ну чего ты девчонку, а? Ну чего она? Не надо было напиваться, так что трубку положить не мог". Пришла я на кухню. Докладываю командиру комендантского взвода лейтенанту Баранову, ленинградцу: Прибыла в ваше распоряжение. Давайте работу". Он говорит: "Какую тебе работу? Картошка почищена.... А вон печку топи. Помогай повару подкладывать". Ну, я подбрасываю дровишки. Сижу. Приходит вестовой командира полка Гриша колхозник и говорит: "Освободили тебя. Иди в роту. Нечего тебе тут делать. Занимайся своими делами". Я говорю: "А ремень?" Он сказал, чтобы я за ним зашла в штаб. Я думаю: "Сейчас не пойду. А то Георгиевский, наверно, ещё злой. Зайду вечером". Пришла в роту. Там обед. Получила его. Суп в котелок, второе в крышку и в кружке третье. Тут идёт пнш-1 по разведке капитан Васильев Алексей Васильевич. И говорит: "Ты что же за ремнём не идёшь. Он у меня. Приходи". Приходим с ним, а Георгиевского куда-то вызвали. Он отдаёт мне ремень и говорит: "Ну, ты здорово натворила. Вся дивизия смеётся. Знаешь, какой он сегодня был злой. Мы тут все на цыпочках ходили. Если бы на твоём месте солдат был. Он бы его на 10 суток отправил дрова заготавливать".

В боях за Ивановское вышел из строя наш комсорг Журавлев. На его место избрали меня. В то время проходили совещания командиров и актива. В актив входили парторги и комсорги подразделений. Хоть я и была малолетка и сидела помалкивала, но слушала и мотала на ус. Поэтому я уже знала, что мы готовимся к такому важному событию, как прорыв блокады. Среди комсомольцев тоже велась политическая работа. Проводились конференции, собрания... На одном совещании комитета постановили устроить среди комсомольцев соревнование по стрельбе. Поручили командирам рот обеспечить. Наш комроты приходит ко мне и говорит: "Готовь своих комсомольцев". А командир нашего штабного взвода Осипов Иван Иванович говорит: "А это наше дело товарищ старший лейтенант подготовить их к стрельбе". Поясню, в нашей роте связи было три взвода: наш штабной, радио взвод и линейщики. До войны я училась в Авиационном техникуме, сейчас это техникум Авиационного приборостроения. Дисциплина там была полувоенная. Ходили строем. Каждый по очереди командовал. Так что команды я знала. На следующий день рота построилась. Не вся рота, а только комсомольцы, человек 20. Я выхожу. Слышу за спиной смешки. А как я стала отдавать команды дак и смеяться перестали. В полку 3 батальона по 4 роты в каждом. От каждой роты пришли комсомольцы. Я веду своих, все смотрят и удивляются: надо же девчонка командует! На льду озера были поставлены мишени в виде фигур. Наша рота была вооружена карабинами. Из них и стреляли. Отстрелялись неплохо.

В начале января нам вручили погоны. К их введению все отнеслись спокойно. Я нашила погоны на шинель, а на гимнастёрке их у меня небыло.

На следующее утро после учений в Кавголово Меня и ещё пятерых мальчишек линейщиков вызывает к себе командир радио взвода ст. лейтенант Молчанов. И говорит: "Оденьтесь теплее. Возьмите противогазы и всё что положено. Вы едете на пункт сосредоточения. Будите там наводить связь". Дали машину полуторку. Ещё с нами ехал командир связи из первого батальона с тремя связистами и телефонисткой этого батальона Кузюковой Липой, Олимпиадой. Моей землячкой из Петрославянки. Приехали на пункт сосредоточения. Там для штаба была приготовлена большая, большая землянка. Мы во главе с Молчановым разместились в домике, построенном в виде шатра. Крыша была выложена дёрном. Хорошая дверь. Внутри нары, маленький столик и печка. Добрались мы к вечеру и в тот день не работали. Растопили печурку. Согрелись. Из продуктов сухого пайка сварили кашу, вскипятили чай. На следующий день пошли к Неве. Вдоль Невы располагались укрепрайоны. Мы находились в четырнадцатом, которым командовал полковник Соколов. На второй день он зашел к нам. Обратил внимание, что нет часового. Велел выставить. Сказал, что были случаи проникновения немецких разведгрупп. По этому часовой обязательно должен быть. Посидел у нас в тепле. Разговорились. Мы спрашивали, как тут они оборону держат. Как готовятся. Он сказал, что немцы тоже готовятся. Каждую ночь насосами качают из Невы воду и поливают склоны берега. Хотя там у них стоят проволочные заграждения, а подножие берега заминировано.

По самому берегу тянулись глубокие траншеи. Были построены большие, хорошие землянки. Укрепления тянулись вдоль всей линии фронта проходившей по Неве протяженностью 30 км. Для нашего полка уже всё было приготовлено. Распределены землянки и участки. Сразу у штаба рота автоматчиков. Рядом с нами взвод разведки. Дальше первый батальон, второй батальон, третий батальон. Коммутатор мой стоял на к.п. полка. От него мы должны были проложить линии связи к штабам батальонов и отдельных подразделений. Провода тянули только по земле. К стенкам траншей провод крепили специальными рогатинками. Работали дня 3. В это же время дивизионные связисты тянули провода от штаба дивизии к штабам полков.

За день до начала наступления, всех парторгов, комсоргов и некоторых офицеров собрали в огромной землянке штаба полка. Помню, сидели на скамейках. Была встреча с рабочими ленинградских предприятий. Их было человек 18. В основном женщины. Их покормили. Потом они стали раздавать подарки. Свитера, вязанные трехпалые рукавицы, кисеты под табак, портсигары, шарфы.... Много было разных подарков. Потом они пошли по батальонам. Мне достался маленький свитерок. Женщина мне подарила. Расходились уже ночью.

В темноте подходили батальоны и занимали траншеи на берегу Невы. Подняли нас в 7 часов. Мы позавтракали и в 9 часов, собрав имущество, пошли, я со своим коммутатором перешла на н.п. полка, находившийся, на самом берегу. Ещё было темновато. Низкая облачность. И такая сырая, мозглая не хорошая погода. Мороз был слабый, но мы замёрзли. Пока там сидели. Левее нас метров через 40 был командный пункт Симоняка. Нашему полку достался самый широкий участок Невы. Вражеский берег тоже был самым высоким на всём протяжении участка прорыва. В районе нынешнего автовокзала г. Кировска. Может быть чуть правее. Ближе к Дому Культуры. Видимость была плохой. Сквозь пелену на том берегу виднелась маленькая роща старых берёз. Правее просматривались трубы 8-й ГРЭС (Государственная районная электростанция). Артподготовка была настолько мощной, что стоя рядом, даже если кричишь, всё равно ничего не слышно. Поэтому мы сидели молча в каком-то нервном напряжении и ждали. Потом вдруг наступила тишина. Представляете, просто гробовая тишина. Секунд 20 она длилась. И огневой вал "катюш". По всему берегу от Шлиссельбурга до нас. Такой огненный вал. Они стреляли 5 минут. Когда ещё били "катюши" Вдруг без команды Батальон Синякова, а за ним весь полк, с криком: "Ура!" скатились с берега и побежали по льду вперёд. Клюканов ажно побелел. Говорит: "Они же попадут под огневой вал!" Но огонь прекратился. И сразу же зазвучал "интернационал". У Симоняка в траншее рядом с н.п. находился оркестр. При первых аккордах "интернационала" (тогда это был государственный гимн Советского Союза) все пошли. Хотя зелёных ракет ещё не было. Представляете, по всей Неве движется белая масса людей в маскхалатах. Сплошное движение белых линий. Наш 947 стрелковый полк наступал в лоб на 8-ю ГРЭС. Не добежали они немного до середины Невы, как по ним открыли шквальный огонь. У электростанции был водозабор, находившийся на берегу у самого уреза воды. Как потом рассказывал Борьщёв, в этом доме были 3 окна. Немцы их замуровали так, что казалось, как будто их и нет, а на реку смотрит глухая стена. Говоров заставил в течение двух или трёх недель командиров полков наблюдать за противником и выявлять его огневые точки. Это они делали вместе с топографами. У нас был топограф по фамилии Цветов. Но со стороны этого водозабора ни одного выстрела не было. И поэтому во время артподготовки эти пулемёты подавлены не были. Наш правофланговый батальон тоже попал под огонь этих пулемётов. Борщёв приказал завернуть 947— й полк влево и наступать за нашим полком.

Хочу сказать, пока не забыла. Девятого мая, этого 2009 года, я со своими учениками ездила в Кировск. Зашли в "Музей-диораму "Прорыв блокады Ленинграда". Купили билеты на экскурсию. Экскурсовод рассказывал плохо. Говорил так вскользь и в общем ничего не сказал. И тут он говорит, что на 8-ю ГРЭС в лоб шли два штрафных батальона, и они все погибли... Не было, не было там никаких штрафников. Наш 947-й полк шел! И откуда он это всё взял?!

Ещё правее на "Невский Пятачок" наступала 45-я гвардейская стрелковая дивизия. Они даже на берег не вышли. Был открыт ураганный огонь и многие из них остались лежать на льду. И нам было видно, как они там лежали, лежали, лежали.... Запомнилось, что между солдатами в маскхалатах виднелись чёрные матросские бушлаты.

Наша дивизия как-то быстро взяла берег и Кировский городок. Помню там стояли двухэтажные кирпичные дома без крыш и окон. Некоторые из них потом отремонтировали, и они стоят до сих пор. Когда батальоны продвинулись на 2 километра, решено было перевести штаб на левый берег. Всё это время я держала связь. Командиры батальонов, рота автоматчиков, разведка.... Докладывают, что они делают, куда продвинулись. Приходит пнш-1 капитан Васильев Алексей Васильевич и говорит, что всё готово и можно переходить. Командир полка даёт команду: "За мной". Это было примерно через час после начала атаки. Мы скатились к Неве и побежали по льду за командиром. Мы думали, что у немцев ничего не осталось. А оказывается — осталось. Они вели огонь по берегу и Неве. Когда мы бежали, приходилось обходить многочисленные воронки. Нас было человек 10. Клюканов, Жуков, его денщик "Ванька колхозник", Осипов, я, два связиста и ещё кто— то. На льду лежало много наших трупов. Тут же их оружие. Бегали сандружинницы. Искали раненых. Клали их на специальные волокуши и тащили к нашему берегу. Но нам было не до этого. Надо было выполнять задание. Берег крутой опутан колючей проволокой. Нам надо было на него забраться и спуститься в ложбинку. Все забрались — оставалась я и Осипов. Я была одета в полушубок, ватные брюки и маскхалат. Несла коммутатор и телефон. И они меня перевесили. У меня были меховые рукавицы на верёвке. Зацепилась рукавицей и повисла. Иван Иванович потом рассказывал, что ему было и смешно и жалко на меня смотреть. Они с нашим связистом Федей Кокшиным меня подсадили, подтолкнули. Я и полезла дальше. Прошли к овражку с замерзшим ручейком, впадавшим в Неву. Забрались в немецкие траншеи. Там было очень много немецких трупов. Лежали, скорченные в своих френчах, шинелях и шапках. Не тёплых, как у нас, а лёгких. На следующий день траншеи были уже свободны. Немцев куда-то выбросили. Осипов сказал, что бы я подождала его в траншее, пока он поищет, где в этой ложбинке расположился наш штаб. Я поставила коммутатор с телефоном на землю и жду. Тут подходит здоровенный офицер в морской форме с двумя звёздами. Подполковник по-нашему. Тут же идёт командир второго батальона Синяков. Тоже здоровый высокий. Они заспорили. Один говорит: "Это моя позиция!" Другой: "Нет, это моя!" Слово за слово сцепились драться и уже за наганы стали хвататься. Я бросилась между ними, выставив руки, и говорю: "Товарищи офицеры! Да вы что !..". Они посмотрели на меня рассмеялись. И пошли в разные стороны. А то схватились. Я не знаю, а у Синякова трое детей. Потом за мной пришел командир взвода и повёл меня к штабу. Он разместился в немецкой землянке. Помню, что над ней росли три огромные берёзы. Каждая в обхват. До сих пор от них остались два огромных пня, и стоит одна старая берёза. Может последняя из тех, а может и послевоенная. Следы землянок сравняли, а пни на берегу остались. Землянка была такая добротная, большая. Состояла из двух отделений. Как входишь помещение длиной метров 8. Налево печка, справа большой стол, человек на 12. Дальше идёт поуже. Там стояли нары в два ряда — слева два ряда и справа два . Стены были оклеены картами. На нарах перины и много всякого барахла. Всё это мы выкинули. На столе разложили свои карты. А я села у печки. Командир полка говорит: "Иди сюда. Ставь коммутатор на край стола. Будешь здесь сидеть. Это было очень удобно. Вечером нашим батальонам пришлось немного отступить. Командир полка с начальником штаба советуются, что вот надо связаться с первым и третьим батальонами и дать им распоряжение... Они пока ещё говорили, а я раз, раз и включила сразу два батальона. Они говорят: "Вызови..". Я говорю: "Вот, пожалуйста, трубка. Разговаривайте". На второй день помню, к нам в землянку пришел начальник артиллерии Ленинградского фронта генерал-майор артиллерии Одинцов. Все последующие 6 дней он был с нами. С ним было всего двое. Адъютант майор и сержант с автоматом. Поначалу у него был ещё свой телефонист, но он видит, как я быстро работаю, и говорит своему телефонисту: Знаешь что. Иди-ка ты... Меня будет Тамара подключать". Я говорю: "А у меня не хватает клемм". Он говорит: "Ничего, ничего. Потесни". И я ему держала связь. А своего телефониста он отправил. Помню, это был симпатичный паренёк. Такой спокойный. Но работать надо было быстро. И Одинцов отправил его. Но не ругал, а так спокойно сказал: "Иди в распоряжение..".. И вот на четвёртый день началось.... Немцы получили подкрепление. Со Мги пошли танки. Бой идёт рядом с нами. Метрах в пятидесяти от нашей землянки стояла батарея Радионова. Они бьют по танкам. Командир полка туда. Борщёв на своём к.п. тоже был не далеко от нас. Все пошли в бой. А моё дело связь. Провода рвутся. Посылаешь линейщиков исправлять. Они подключаются, спрашивают, где обрыв. Я отвечаю, и они идут. Помню, звонит один. Я говорю: "Нет связи с третьим батальоном". Он взял "нитку" и пошел. Знаете, при взрыве концы оборванного кабеля разбрасывает в стороны. Вот он находит оборванный конец провода и соединяет. Я слышу в трубке немецкую речь.... В полку была переводчица, пожилая женщина. На этом берегу её не было. Потом он сам подключился и кричит: "Я отключаюсь! Тут рядом немцы!" Отсоединив наш провод от немецкого, он взял этот кабель в руки и в сторону убежал. Больше я его не видела и дальнейшая судьба его мне не известна.