Опять пообщался с Кельшем. Я выразил своё восхищение организаторскими талантами Лаврентия Палыча, но был высмеян:

– А при чём тут товарищ Берия? Не он руководит операцией.

– Вот это поворот! А кто?

– Устинов. Знаешь такого?

– Знаю. Министром обороны будет.

– Весьма возможно. А Берия, кстати, из-за тебя - слетел.

– Да ты что?! Из-за меня? Слетел?

Я огляделся по сторонам - никого.

– Вот только не надо мне в уши дуть! Такие люди не слетают! Чем он теперь занимается? Атом? Нет. Он его без отрыва справился, так сказать. Чем-то ещё более сложным и архиважным? Колись, давай, Колян! Не поверю, что не знаешь!

– Вообще ничем. Никакой должности. Отправлен в ссылку. В Сибирь.

– Ой, не ври мне, Коля! Я тебе - не летёха пехотный. Я - в вашей обойме. Говори!

– Да, не могу я!

– Намекни. Я - только прикидываюсь валенком.

– А на самом деле - сапог. А вот драться - не надо. Ладно, слушай: ходит слушок о каком-то несуществующем проекте "Полдень".

– Полдень? Полдень, ХХI век! Стругацкие! Ха! Попаданцы! Хроно-зайцы и информация из будущего! Ха-ха! Сняли? Сослали в Сибирь? Как Иван Грозный - Ермака? Красиво! Тем более! Вот что, Коля. Надевай-ка ты Басю.

– Нет.

– Ты - дослушай. У меня в рюкзаке носители информации со всех приборов хроников. Без этих блоков все компы и телефоны - игрушки беспонтовые. Всё это надо передать Палычу. Поэтому - не выпендривайся, одевай и - первым бортом.

– Ты что такое говоришь? Знаешь, что со мной будет, если мы тебя опять потеряем?

– Да куда я денусь с подводной лодки-то? Делай, что говорю, гэбня кровавая!

– Пошёл ты!

– Сам - пошёл!

Поругались. Загоняет меня в самолёт. А я - злой! Ну, и сцепились.

И я его ударил. И вырубил. Комиссара госбезопасности 1 ранга. Пипец котёнку! Больше гадить не будет. Это я про себя. Трибунал, расстрел. Второй раз уже я его бью. А ведь - хороший мужик. Жалею о содеянном.

А, хотя! Так, товарищ генерал, в таком состоянии вы мне и нужны. Согласный на всё. Бася, слазь с меня. Знаю я, что пользователь Кельш Николай Николаевич не будет иметь прав даже пользователя. Пассивной защиты костюма - хватит. Даже если самолёт собьют, Бася, вынужден будет, спасти себя, спасая генерала. Антиграв им в помощь. Одеваю тело Кельша в костюм, поверх - его бушлат.

Должен довезти в целости и сохранности карты памяти. Палыч оценит. Он - любит мои подарки. Коньяком армянским отдаривается. Самым лучшим. Ценитель. Разбирается, а сам - не бухает.

Выношу тело на плече. Снаружи - осназ. Командир и его зам. Зам подставил ладонь, командир хлопнул по ней.

– На что спорили?

– Кто полетит первым.

– И кто летит?

– Он. Он стережёт Николая Николаевича, я - вас.

– На что спорили? Ящик водки?

– На Настю.

– Дураки! Она уже выбрала, только вы - ещё тупите. Не догоняете.

– Откуда? Ты - не можешь её знать.

– Баб знаю. Никогда за нами, мужиками, в этом права выбора не было. Да, первым бортом летит товарищ комиссар госбезопасности и тело полковника Васильевой. А мы с тобой, волкодав - крайним. Понял?

– А теперь - ящик! Иди, командир, стельки меняй! Я же тебе говорил - Медведь высоты боится!

Ржут. Никакой субординации. Бардак, а не Красная Армия.

Не боюсь я высоты. Перехода линии фронта опасаюсь. Фантомные боли у меня от мысли о переходе через красную черту. Моё тело не забыло - как это больно.

Кельш застонал. Я его двинул затылком в челюсть. Не время, товарищ генерал! Поспи! И, правда, Бася, совсем я садистом стал. Вколи ему снотворного. Генерал устал. Ему надо отдохнуть.

Смотрел, как ленд-лизовские транспортники, обладающие довольно симпатичными обводами силуэта, отрываются от земли и уходят на восток. Над аэродромом их подхватывают истребители прикрытия. На 1 транспорт - 4 истребителя. 2 - рядом, эскортом, 2 - в облаках.

Всё, Бася пропал из моей головы. Абонент вне зоны доступа. Бывает!

Начался обстрел. Ну, вот, опять! С тоской и бессильной злобой смотрю на разрывы снарядов.

– Скорее! Бежим, Виктор Иванович! А то - совсем полосу разобьют.

Закидываю на спину парашютный рюкзак, пулемёт - в руки. Бежим к самолёту. Запрыгиваю на борт, сажусь на жёсткую лавку, зажатый с обоих сторон другими бойцами, пристёгиваюсь. С тоской думаю о ребятах, что оставлены тут на произвол Провидения.

Почему-то вспоминаю сегодняшний сон. Странный. Нереально реальный, поразительный.