– Спускайся, боец!

Я спрыгнул. Подошёл. Танкист протянул руку, смотрит прямо в глаза:

– Капитан Анистратов, Н-ская бригада. Как вы тут оказались?

Руку жмёт крепко, в глаза смотрит пристально.

– Так мы тут и были! Ниоткуда не оказывались. Уже третий день ведём тут бой. Сначала отбили село, теперь - удерживаем, - отвечаю я.

– У меня тут, наших - не числиться.

– Бывает, гражданин начальник. А мы - есть. Вот, танк подбили, мадьяр порубали, повязали - этих вот.

– Молодцы! Доложу о вас командованию. Молодцы! Тяжко было?

– Нормально. У штрафников - легко не бывает.

– Ну, да. Верно. А что там, не знаешь?

– Вчера - наша дивизия билась. Уже сутки - ничего не слышим.

Капитан покачал головой, повернулся к усатому дядьке из танкодесантников:

– Оставь тут пару человек, мало ли. Нет, пятерочку. Двоих - мало. И, вот что. Сам останься. Понял?

Усатый, злобно глянул на меня, кивнул.

– Ну, бывайте, штрафные! Повтори фамилии!

Я - продиктовал. Капитан записал карандашом в свой планшет, захлопнул, шагнул к танку.

– К машине, - как-то буднично, вполголоса сказал.

Но, танкисты подорвались, полезли по танку в люки. Десант - на броню. И пристёгиваются. Вот почему они не свалились! Капитан сел на башню, ноги - в башню, схватился за свой люк, что закрыл ему грудь, как щитом, что-то крикнул в машину. Потом козырнул нам, танк взревел, пошёл, выкидывая позади комья снега.

Наши! Победа! И мы - живы!

Воткнул пику в решётку радиатора битого танка. За башней. Полотно хлопнуло на ветру. Без сил сел на башню, уронив голову и руки. Сил совсем не осталось. Напряжение схлынуло, как вода, выпушенная из запруды, оставив голые камни на пустом дне моей души.

Косяк.

Так как нас стало на 6 автоматов больше, заставили часть пленных копать могилы. Ребят надо хоронить.

А пленных становилось все больше и больше. Сами приходили, приводили пленных десантники танковой бригады.

Равнина перед пепелищем села оживала. Текли ручейки румын, как стада овец, сгоняемые овчарками-автоматчиками в бледно-жёлтых, как слоновая кость, дублёнках. Пошли грузовики с пехотой. Нашей пехотой. Тут уже многие были, как и мы - в ватниках и шинелях защитного цвета. Зашныряли мотоциклы с опулемётченными колясками.

Егор суетился, как заведённый. Глаза его блестели азартным огнём. Лошадь - кашеварил. Десант поделился сухпаем и концентратами. А я так и сидел на башне танка, обняв пулемёт. В абсолютной апатии. Ходили люди, что-то спрашивали, что-то мне кричали. Мне было - фиолетово. Не хотелось даже моргать, не то, что рта раскрывать. Слезть с танка - не было сил. Зад уже примёрз, но подняться, оторвать седалище от ледяной стали - было выше моих сил.

– Бог в помощь!
– слышу крик.

Акцент странный. Как у Лаймы Вайкуле. Скосил глаза. Стоит боец, улыбается. Привел толпу пленных. Он - не из танковой бригады. Знаков различия нет. Штрафник? Не знаю такого. Оружие у него - занимательное. АВС. Автоматическая винтовка. Редкое. До войны выпускали небольшой серией. Капризное, не для всех. Для умелых и заботливых рук. С привычкой к обращению с техникой. Какая-никакая - а автоматика. Бросили производство - выходило дороже пулемётов ДП. Откуда он взял? Штрафник? И это обращение, не комсомольское.

Звоночек тревоги тихонько звякнул, но не в пояснице, а в затылке. Я выпрямился, с трудом разлепил слипшиеся губы:

– И тебе не хворать! Откуда ты такой красивый?

Боец махнул рукой в сторону села. Лицо улыбается, а глаза - нет. На ногах - сапоги с коротким голенищем. Многие ходят в трофейном. И штаны - не наши. Видно, плотные, но не ватные и не шерстяные, грязные. Не видел таких. На теле - ватник, застёгнутый на все пуговицы. Скатка шинели. Румынской. Всё как обычно - сборная солянка, сам так хожу, но в затылке звенит - штаны странные, цвет грязи на ватнике и штанах отличается, редкое оружие.

– А сам - откуда будешь? Рига, Таллинн, Даугавпилс? А, латышский стрелок?

Боец удивлён. Не успевает ответить, я спрыгиваю с танка (откуда силы взялись?) так близко к нему, что он отшатнулся, хватаясь за винтовку. Щаз! Ногой подбиваю ему ноги, припечатываю в нос открытой ладонью сверху вниз. Но, он - боец, извернулся, упорно тащит винтовку. А ведь за поясом - финка. Значит - не твоя. Даже не вспомнил о ней. Да и узнал я её рукоятку - она торчала из-за голенища одного из Бульдогов ротного.

Такая злость меня обуяла, что стал бить этого прибалта не соизмеряя сил. Он ничего не мог мне противопоставить - в Ярости я - чертовски быстр. Подныриваю под его удары, пробиваю в корпус, в голову, пинаю сапогами в колени.

Все вокруг замерли в удивлении и нерешительности - никто ничего не понял. Почему я накинулся на бойца, за что бью? Что на меня нашло? Усатый десантник, старший сержант, кричит, но ему идти - восемь шагов, стрелять - не станет. Егор и Лошадь просто рты поразевали, румыны - отшатнулись подальше, как от огня.