человека. И не ее ли, случайно?

От этой мысли ей стало стыдно, потом обидно, потом Наташа совсем разревелась, как

выражался Борька. Все это произошло на глазах у мамы. Мама рассердилась, накричала на

папу. Папа стал защищаться. А пока они там ругались, Наташа украдкой протянула Борьке

последний мандарин, и они снова принялись строить песчаный город. Борька что-то говорил

о строительстве, что-то там придумывал, а Наташа прислушивалась к голосам, доносившимся

из кухни.

Оказывается, мама выгоняла папу. Он сказал, что очень жаль ребенка. Потом он еще что-то

сказал такое, от чего Наташе стало грустно. Выходит, папе некуда было деваться, кроме, как

пойти к бабушке Нелле, своей маме.

В самую решающую минуту Наташа ушла за угол дома на пустырь перед калиткой и,

притворившись, что собирает цветы, ждала его там.

И он вскоре вышел. Подошел. Присел. Посмотрел ей в глаза.

Она спросила:

– Ты обиделся? Пошли к озеру, к нашему месту?

– Пошли. Но не на долго. Уже поздно.

– Ты не думай, я Борьку угостила.

– А я в этом не сомневался, Натаня. А как же иначе?

Она обняла папу. От него пахло жареным луком. Тихо сказала ему на ухо, по секрету:

– Папочка, раз ты идешь в гости к бабушке Нелле без меня, то возьми у нее… иголку и

нитку. Только коричневую, хорошо?

– Откуда ты взяла, что я иду к бабушке Нелле?

– Не знаю… ты принесешь мне иголку и нитку?

– Принесу. Но ведь все это есть у мамы.

– Нет, папочка. У тебя пуговица отрывается.

– Это, Натаня, пустяки… Бабушка Нелли сама пришьет.

– Нет, папочка. Она плохо видит. Я лучше пришью. Договорились?

– Договорились… но ты еще шить не научилась.

– Пока ты будешь ходить туда-сюда, я научусь, не беспокойся. Смотри же приди! Я жду. И

еще я тебе хотела сказать… сказать… – она по-взрослому отбросила волосы назад, – ты

знаешь, папочка… ты должен… починить мои единственные ботинки. У них совершенно

оторвались подошвы. А завтра идти в детский садик. Ты представляешь? Смотри! Ребенок

простудится!

– Это ты правду говоришь? – у Роберта глаза сделались строгими, и он задумчиво

посмотрел на ее ноги.

– Наверное… Ты не задерживайся, папочка! И нитку с иголкой не забудь, – тянула она

время.

– Хорошо, Наташа. А пока что иди домой. Уже темнеет.

38

– Хорошо, папочка. Только я тебе хотела сказать… сказать… У нас в детском садике… Ирка

доводит маленького Виталика до слез. Она каждый день ему говорит, что за ней придет папа,

и они сразу же поедут в детский городок на качели.

– Ну, что ж тут обидного? – удивился Роберт.

– Она нарочно это говорит. Она знает, что у Виталика нет папы.

– А мама?

– Нет, папочка. Маме некогда. Ей нужно готовить обед…

– По-моему, ваша Ира попросту болтушка.

– А, по-моему, она насмешница. И еще мне жалко Виталика. Может быть, мы его возьмем

ко мне в братики? Как ты думаешь?

– Подумаем, Наташенок. Подумаем… – деловито отзвался Роберт, устраивая Наташу на

сухое поваленое дерево и сам усевшись рядом…

Наташа после того случая долго не могла заснуть, дремала, но в ту минуту, когда бабушка,

мама, папа, толпясь в дымной кухне, уходили из памяти, словно растворялись в тумане, а

Борька на глазах превратился еще в одного Плутона, зарывающего белую кость в песок, она

вздрогнула от собачьего топота за окном… Когда открыла глаза, над домами поднималось

солнце, освещая верхушки деревьев и извилистую водную поверхность озера,

поблескивающую, как осколок зеркальца. Она подумала, что так, вспоминая, можно

пролежать и до самого вечера, когда солнце начнет садиться и станет другим. Совсем другим.

Каким было вчера. Тогда на противоположном берегу оно медленно, огромным красным

шаром опускалось в самую середину сада. А у сижки с двумя рогатками для удочек, где они

сидели с папой, – поблескивало на тонкой набегавшей волне. Наташа боролась со сном,

терпеливо ждала, когда, наконец, и папка начнет зевать и уйдет с ней в дом. Но папа с мамой