дождавшись ее, уходил к озеру вглубь сада. Наташа побрела вслед. Пройдя несколько шагов,

она обернулась… На трубе дома была не папина голова, а сидела черная ворона, повернув в

сторону клюв и хитро, одним глазом следила за Наташей. «Наверное, он уехал к бабушке

Нелле», – решила Наташа, и если это было так, то оставалось только спросить у самой себя,

где же он теперь будет жить? Неужели теперь совсем чужая девочка назовет его своим папой?

Ведь недаром еще утром мама сказала ей, чтобы она не расстраивалась – они найдут себе

другого папу, еще лучше. Наташа подумала, что это будет совсем чужой дядька. Она

представила его очень чужим и даже страшным, и, забыв, что впереди идет Борька, тихо

всхлипнула, закрыв ладонями лицо. Борька остановился, сказал угрюмо «чего ты?». Наташа

его не услышала. И про себя сказала маме, что ей не нужен другой, ей нужен только ее папа.

– Ты чего? – снова повторил Борька.

Внизу заблестела вода. Солнце поднялось и пекло макушку. Такое же яркое, но не очень

знойное, было оно на море, в Гурзуфе, когда в прошлом году они отдыхали втроем. Папка там

казался странным. Он почти не обращал внимания на Наташу. Верней, мама не давала ему

проходу. То бросалась в набегающие волны, в самую середину прозрачной водяной стены,

топила его там где-то далеко в глубине, и Наташа боялась, как бы и на самом деле он не

40

захлебнулся. То вдруг сама падала со скалы в море, и тогда всякие игры и купания с Наташей

прекращались. Он немедленно должен был спасать эту хитрую мамку. Брал Наташу в охапку,

она вырывалась с плачем, не желая выходить из воды, ставил на мокрые камушки, абсолютно

голую, и дрожащую, а сам бежал вдоль берега к скале. Потом они возвращались, обнявшись,

садились возле Наташи и целовались. А ей становилось обидно. Она долго терпела, понимая,

что это взрослые и с ними ничего не поделаешь, что хотят, то и вытворяют. Но получалось

как-то само собой, что обида выходила наружу, слезы тихонько текли по щекам и от стыда,

закрывшись руками, она неудержимо ревела. Мама останавливала папины объятия и говорила

тихо, чтобы никто не слышал: «Поцелуй ее»… После ее слов какая-то сила подхватывала и

толкала Наташу к нему. Все пропадало – и обида, и слезы, смешавшиеся с брызгами волн

прибоя. Он целовал ее влажные глаза, падал на спину и притворялся побежденным.

– Меня папа всегда целовал, – радостно сказала Наташа.

Борька не ответил, сделав вид, что соображает.

– Он целовал, а мама – нет. Но я маму все равно люблю, Боречка.

Борька промолчал.

Впереди заблестела вода. Повеяло прохладой.

– Как ты думаешь, папа меня любит? – с надеждой тихо спросила Наташа.

Борька остановился. Его круглое лицо с коротким тупым носом и зелеными глазами

осуждающе уставились в Наташу.

– Вот глупая! Ну, скажи, как чужой дядька тебя может любить? Ну, скажи!

Наташа посмотрела на Борькин рот. Как будто он сам по себе это мог сказать. Ее плотно

сжатые губы вздрогнули.

– Нет, Боречка, – сдерживая волнение, сказала Наташа, – он любит меня. Ты все перепутал.

Это мой папа.

– Ты чего глупости говоришь?! Он пришел к вам, когда ты уже в садик ходила. Ясно? –

тонко запищал Борька.

– Ты не знаешь, Боря! Мама рассказала одной тете, а я подслушала. Он от мамы ушел

потому что… – Наташа поморщила лоб, не решаясь сказать.

– Ну, говори! – приказал Борька, превратив свой стыд в гнев.

– Потому что у него другая жена. А меня тогда еще не было. Понял, Боречка?

– Выдумала, тоже! Без папы дети не бывают. Значит он не твой папа.

– Нет, Боря, мой папа с мамой встретились в детском саду на маминой работе, когда меня

еще не было, и поцеловались там…

Борька застыл на месте. От стыда у него покраснели уши, а от растерянности с отвисшей

губы покатилась слюна. Он с шумом втянул ее. Смотрел молча на Наташу, ожидая

продолжения.

– Потом он уехал работать куда-то далеко. А потом приехал и узнал, что я родилась.

Наташа замолчала и услышала тишину. Все вокруг прислушивалось к Наташиному голосу.