бутылку — канистру выпить мало. Если бы я продавцу не намекнул,

мы бы с тобой такой не отхватили.

У Николая были широкие темные брови, а на пухлых щеках горел

румянец.

«Чудной какой-то! — подумала Наташка. — Немой он, что ли?»

— Карточку принесете? — спросила она.

— Зачем?

2 3 2

— Правильно, Коля. Не давай себя охмурять. Они, женщины,

знаешь какие?

— Ты, что ли, знаешь? — спросила Наташка.

— А ты далеко пойдешь, если, конечно, мильтон не остановит.

Думаешь, я не понял, откуда у тебя новое платье?

— А ты видал?

— Вот дает! Смотри, Коль, стыда ни капельки. Ну, молодежь

пошла!

_

— Не верьте ему. Мне платье подруга дала.

— Для первого раза не продешевила?

— А ну, тихо! — сказал Николай, брови у него сошлись на

переносице. — Ты чего к ней пристал? Какие у тебя доказательства?

— Наташ! — позвала мать, просовываясь в дверь.

— Вы ему не верьте. Пусть что хочет говорит.

— Наташ, — еще тише сказала мать в коридоре,— Катя сейчас на

кухне. Зайди — как будто руки помыть. А я опосля.

На кухне Катя, здоровенная баба лет сорока пяти, вытирала посуду.

— Здрасте! — сказала Наташка и взялась за кран.

И надо же, чтобы кран, как на грех, вдруг фыркнул, затрясся

мелкой дрожью, а в трубе что-то противно заныло. Тарелка

выскользнула у Кати из рук, ударилась о цементный пол и разлетелась.

— Чтоб тебя разорвало! — сказала Катя. — Вечно от тебя

неприятности.

— Уже и на кухню выйти нельзя?

— А тарелку ты мне купишь?

— Я не виновата, что кран ненормальный.

— Ты очень нормальная. Все шляешься?

Назревал скандал, но мать вошла как ни в чем не бывало, сияя

улыбочкой.

— Видишь, Катя, явилась моя доченька!

— Где же она пропадала? — ехидно спросила Катя.

— У подруги. Я сама разрешила, а потом забыла, потому что голова

болела. Вчера так душно было.

— Видишь, что она устроила? — сказала Катя — Кран повернуть не

умеет. Загремело—я и уронила.

— Она сейчас все соберет. Правда, доченька? Все, до осколочка. А я

тебе новую отдам — ту, что от сервиза.

— Уж от сервиза! Скажи, что приблудная.

— Ну и приблудная. Какая разница? Все равно красивая. Она тебе

нравилась, я видела. Кать, ты не дашь пару котлеток? Наташа совсем

голодная.

— Возьми в синей мисочке.

— А я кухню вымою, — сказала мать, — сейчас твоя очередь, а я

вымою за тебя.

— Ладно, — сказала Катя, — ты бы за себя убирала, а уж я свою

уборку как-нибудь сделаю.

Она вздохнула и пошла в комнату — тарелку ей все-таки было

жалко.

— Где же ты была? — спросила мать, поставив разогревать

котлеты.

— На даче.

— У кого?

— Очень смешно получилось. Я сидела на лавочке на Миусах, и

вдруг подходит дяденька и говорит: «Девушка, у меня дочка на даче

болеет, а я не могу поехать, у меня совещание. Может, поедете к ней

поиграть?» У него машина, шофер меня отвез.

— И он платье подарил?

— Ага. Вот, говорит, может, понравится. А на даче у него клумбы,

Фонтаны. А в одной комнате стена золотом заткана. Он генерал,

наверное.

— Позвонить ты могла?

— Я хотела вечером приехать, но девчонка прилипла— не

оторвешь.

— Надо было позвонить. Знаешь, как я волновалась!

— А вот и наши дамы! — закричал Мишка, когда они вошли. —

Коля, встать надо перед женщинами.

— У меня стул не вылазит.

— Нет, не уважаешь ты женщин. А зря.

Наверное, они еще выпили, пока мать с Наташкой были на кухне, —

водки осталось на самом донышке, а Мишка еле на ногах стоял, И у

Николая глаза осоловели.

— Тихо! — крикнул Мишка, хотя никто его не перебивал. — Я речь

буду говорить. Дорогой наш цветочек, Наташка-ромашка! Вот и

оборвали у тебя первый лепесток!

— Ты чего? — спросила мать. — Какой еще лепесток?

— Тихо! —сказал Николай и ударил по столу кулаком. — Пускай

все говорит. Вам, мамаша, полезно послушать.