В темноте, я запнулся обо что-то, рухнув всем тело на кровать. И тут же осознал, что это что-то - человек, который сидит на ней.

Трясущими руками я быстро достал мобильник из-под подушки и, включив подсветку, направил на того, об кого споткнулся.

– Эмили! Какого черта ты здесь делаешь?
– старался я говорить тихо, чтобы никого не разбудить, но от неожиданности и волнения, у меня это не вышло.

Вместо ответа она подняла голову и посмотрела распухшими от слез глазами, и мне снова стало ее жаль. Я сменил тон, хоть и не мог скрыть, что не рад ее видеть.

– Как ты сюда прошла?

– Слышь, друг, ты время видел? Если не заткнешься, я позову врачей, - раздался в темноте голос соседа по кровати.

– Извини, - шепотом ответил я и повернулся к Эмили, чтобы предложить выйти вместе в коридор. Но на кровати я был один.

Мне стало не по себе и в то же время легче. Значит, мне все это показалось.

Почти до самого утра я не мог уснуть, убеждая себя, что это из-за травмы. Написал несколько сообщений Трою, но он не отвечал. Наверное, спал. Ему досталось больше, чем мне, поэтому я не стал его донимать и, к своему счастью, уснул. Но ненадолго.

– Мистер Коллинз!
– разбудила меня медсестра в идеально белом халате.
– Вас вызывают в кабинет главного врача.

– А что, нас уже выписывают?
– удивился я.

– Сегодня никого не выписывают, - ответила она и быстро пошла к выходу.

Мне сейчас не хотелось никуда идти. Головная боль возобновилась, создавая перед глазами густой туман.

Кое-как я дошел по бесконечно длинному коридору до кабинета и, постучав один раз, вошел, не дожидаясь приглашения, и почти рухнул в кресло перед главврачом.

Здесь было тихо и мало света.

– Как себя чувствуете, мистер Коллинз?
– спросил он, и немного подался вперед, уставившись на меня прозрачно-голубыми глазами.

– Неплохо, но могло быть и лучше.

– Я Вас понимаю, но мы сделаем все возможное, чтобы Вы быстрее поправились, - он развернулся и достал из шкафа, стоящего у него за спиной, папку с красным ярлычком, положил перед собой и начал что-то писать, продолжая со мной разговаривать.
– Сегодня придут из полиции, чтобы записать показания и заняться поиском тех, кто на вас напал. И еще нам с Вами нужно решить вопрос, кто пойдет на опознание.

Он отложил ручку и внимательно посмотрел на меня. В тусклом свете настольной лампы его лицо казалось болезненно-желтым и сливалось по цвету с воротом рубашки, выступавшим из-под белого халата.

– На какое еще опознание?
– спросил я сдавленным голосом.

– На опознание мистера Хадсона.

У меня резко перехватило дыхание.

"Это какая-то ошибка. Как он смеет такое говорить? Сейчас я соберу все силы, встану и убью этого докторишку, который посмел такое сказать!" - все эти мысли беспорядочно носились по кругу в голове, а я, молча, смотрел на доктора Джеймсона, который спокойно ждал от меня ответа, поджав тонкие губы.

– Вы, наверное, что-то путаете. С Троем все в порядке. Всего лишь черепно-мозговая и небольшая рана. В смысле не всего лишь. Но он жив. А Вы, наверняка, его с кем-то перепутали.

– Мистер Коллинз, я главный врач этой больницы уже 20 лет, и за все это время я ни разу ничего не перепутал. Мне очень жаль... Но нам не удалось спасти Вашего друга. Рана оказалась слишком глубокой. С таким ножевым ранением выжить шансов почти нет. Мы сделали все, что могли.

С ножевым ранением, которое предназначалось мне.

В голове зашумело, заскрежетало, заскрипело. Я, молча, словно в бреду, смотрел на врача, который беззвучно открывал рот и продолжал что-то говорить.

Сейчас мне казалось, что я умер. Я не чувствовал свое тело и не понимал ничего, кроме того, что из-за меня умер Трой, не успев прожить и дня той счастливой жизни, о которой мечтал, и которую, наконец, получил.

И сейчас я бы все отдал, чтобы поменяться с ним местами.

Оставив все вопросы без ответа, я так и ушел в палату в сопровождении медсестры, которая сделала мне несколько уколов. Лишь после этого стало тише, и я смог написать Саймону: "Помоги умер Трой".

Он тут же перезвонил, задавая множество вопросов, суть которых я не мог уловить, назвав ему только адрес, где нахожусь.

Весь день прошел как в сильнейшем бреду. Сменялись лица, голоса, слова, уставшие глаза врачей. Весь день мне что-то кололи, и я стал чувствовать себя беспомощным. Боль усиливалась. Теперь ныло все мое тело, каждый сантиметр, покрытый синяками, к которому я даже не мог прикоснуться. Но эта боль - ничто по сравнению с той, что разрасталась внутри, как зараза, когда все больше приходило осознание, что Троя больше нет. Мне хотелось раздирать в кровь все свои раны на теле, чтобы заглушить то, что разрывало мое сердце. То, что снова убивало, но не давало умереть.