Леон едва не содрогнулся вновь. Витольд ему скорее нравится. Но каждый раз, когда лицо Тервилля темнеет и мрачнеет, - кажется, что он Леона раскусил...

В эту ночь юноша спал крепко. Снились жаркое солнце Аравинта и маслины в цвету. Спелый багрянец вишен и радостный смех девушек, собирающих виноград.

В Аравинте Леон, наконец, обретет пристанище и покой. И вновь будет счастлив! Там о нем позаботятся...

2

Разговор с Гарсией всё разложил по полочкам. Не сошлись лишь в деталях. Риккардо предлагал свалить всё на гвардейцев Эрика, Алан - на всеславовцев.

– Вы что, храните верность бывшему сюзерену?
– не удержался от ехидства Эдингем.

Что-то сверкнуло в темно-зеленых глазах (странный цвет - в Илладэне ведь все темноглазые), но тут же погасло. Заледенело. Красивое лицо сохранило бесстрастие.

– Какая верность?
– Лед - не только в глазах, но и в голосе.
– Думайте, что говорите, капитан Эдингем. Всеслав, если вы запамятовали - победитель Квирины. Лютена носит его на руках. Хотите подставить Бертольда Ревинтера?

– Эрик тоже вернется из Аравинта победителем.
– Алан замолчал при виде спешившей к ним подавальщицы - лучшей в "Славы Лютены".

Конечно, вернется победителем. Чтобы проиграть эту войну, нужно быть "дядюшкой Гуго".

И то, если дать ему в заместители толкового генерала...

– Красное илладийское.

– Мне - белое, - раздельно добавил Риккардо.

Девушка ушла, и над столом повисло тяжелое молчание.

– Или вы сомневаетесь, что Эрик Ормхеймский сможет победить армию Аравинта?

– Кому вообще нужен Аравинт?
– махнул рукой Гарсия.

– Вы что, полагаете войну бессмысленной?
– Вот теперь Алан удивился. Вроде как богатая провинция лишней не бывает.
– Вы забыли, что в Аравинте скрывается Грегори Ильдани?

– Кому нужен мальчишка на престоле, да еще и узурпатор? Лет через десять Грегори Ильдани стал бы историей. Отжившей своё. Никому и в голову не пришло бы ее возрождать. Чернь забывчива, знать - тем более... Вернемся к покушающимся.

– Я - по-прежнему за Всеслава.

– Ладно, две версии - даже лучше одной, - вздохнул Риккардо.
– Еще сильнее запутает дело.

На том и порешили. И у Алана больше не осталось предлогов откладывать визит к девице Вегрэ. Завтра...

Нет, завтра он обещал муштровать свою полусотню. Вот послезавтра Эдингем обязательно навестит "милую Ирэн"!

3

Черное озеро зеркала отражает ее собственное лицо. И ничего больше.

Эйда могла часами вглядываться в прозрачную гладь. Плакать, умолять, злиться. Ничего не менялось. Зеркало неумолимо, как Бертольд Ревинтер.

Еще когда Эйда Таррент впервые увидела министра финансов - вмиг поняла, что он уже всё решил. Таких сдвинет с выбранного пути лишь угроза потерять большее, но дочери мятежника угрожать Регенту нечем. Она (тогда еще не позор семьи и не презренная и отверженная) разом обреченно осознала: ей противиться Ревинтеру не легче, чем травинке - серпу или косе. И о чём-то просить его - всё равно что каменный утес. А его сына - как тюремную решетку или топор палача.

Остальных - тоже бесполезно. Все, кто пришли в Лиар, - лишь орудия Бертольда Ревинтера. Но они, возможно, когда-нибудь в старости вспомнят убитых женщин и детей и ужаснутся собственным деяниям. А вот Ревинтер-старший если о чём и пожалеет, то лишь об упущенной когда-то выгоде.

Змеино улыбался безжалостный министр финансов, победно кривил губы его сын, равнодушно смотрела мать. Прятал глаза отец, ядовитым медом истекал взгляд Полины. С презрительной жалостью фыркал Леон, угрюмо молчала Иден. Ирия, жестко, по волчьи прищурившись, привычно вставала между Эйдой и очередной бедой...

Любого из них так легко сейчас представить. И ни одного не отображает неумолимое зеркало. И уж тем более не желает явить ее ребенка, о ком мать, одурманенная сонной настойкой, запомнила лишь слабый крик.

Ирия много раз твердила сестре о ее невиновности. И только сама Эйда знала правду. Могла ли она как-то защитить себя? А не только себя?

Могла - умереть тогда, в волнах! Но если за смерть Анри Тенмара она уже проклята, то трижды проклята мать, не сумевшая уберечь рожденное ею дитя. А она - не сумела...

...
– Запомни, Эйда!
– В глазах Карлотты Гарвиак нир Таррент - стужа северных гор.
– Запомни: твой ублюдок родился мертвым! И если ты хоть раз за свою ничтожную жизнь проговоришься, что вообще носила его, - эта ложь станет правдой...

Утром Эйда пришла в себя. И Карлотта, презрительно кривя губы, изрекла "позору семьи", что ее дочь мертва. У Эйды кровью сердца рвался с губ вопрос - самый важный в жизни! Единственный теперь важный. Не знать на него ответа - выше любых человеческих и нечеловеческих сил!