Он никогда еще не видел такого прекрасного, тонкого лица, никогда не видел такой чудесной кожи. Это же невероятно, подумал Кранц. На щеках матери-настоятельницы появился нежный румянец. Кранц прикинул: ей должно быть около сорока. И ни одной морщинки, подумал он, пораженный. Две другие монахини казались значительно моложе. Решительно зашуршав своим облачением, мать-настоятельница села. Сестры Амалия и Брунхильда прошуршали к двум стульям, стоявшим у стены. У матушки-настоятельницы глаза и вправду были фиалковые.

Эта накрахмаленная штука на голове, должно быть, ужасно неудобна, подумал Кранц. Он думал об этом на секунду дольше, чем следовало, так что, прежде чем он открыл рот, мать-настоятельница заговорила первая.

— Радуйтесь, что вам не пришлось пережить всего, что пережили мы. Война была ужасна, — сказала матушка.

— Да, мне рассказывали об этом, — ответил Кранц. — Неужели вам действительно так трудно пришлось?

— В часовне не осталось ни одного целого стекла, — вздохнула мать-настоятельница. — И я хотела бы, кстати, просить вас…

— Я понял, — сказал Кранц.

Один-ноль в ее пользу, подумал он. Получается, будто она меня сюда вызвала. Он вынул листок с пометками.

— У меня тоже есть к вам дело. Если наши данные точны, у вас в обители всего двадцать шесть сестер.

Мать-настоятельница утвердительно кивнула.

— Вот видите, но в обители пятьдесят комнат.

— Откуда вы это знаете? — быстро спросила мать-настоятельница.

— Очень просто, — ответил Кранц. — Я узнал об этом у моих друзей-каменщиков, которые строили ваш монастырь и больницу. Ведь не сами же вы построили все это, правда?

Один-один, подумала мать-настоятельница.

— Итак, двадцать пять комнат у вас пустуют, а в деревне негде разместить беженцев. Взгляните сюда.

Он развернул перед ней свой листок.

— А как же часовня?

Кранц ухмыльнулся, и матери-настоятельнице ничего не оставалось, как слегка улыбнуться в ответ. У нее были пухлые щеки — свидетельство чистосердечия. Но ее фиалковые глаза были далеко не простодушны.

— Ну что ж, поглядим, — ответил Кранц. — Однако сейчас я хочу показать вам, как мы это себе мыслим. Мы перекроем коридор, откуда ведут двери в комнаты, вот здесь. Вы будете отделены. Вот тут мы пробьем выход на Бротгассе, установим умывальники, оборудуем туалеты и общую кухню.

Мать-настоятельница слегка пододвинула к себе листок, словно это ее и правда интересовало.

— Вас ведь и в самом деле двадцать шесть в обители? — переспросил Кранц.

Сестра Амалия слегка вздрогнула.

— Конечно, — подтвердила настоятельница. — А как вам жилось все это время? В этой… Вы ведь были…

— В тюрьме, — ответил Кранц. — Ах, знаете, у нас была, вообще-то, довольно сносная жизнь.

Мать Летиция поняла, что это неверный путь. Однако ей необходимо было выиграть время. Без патера Окса она не хотела ничего решать. Она покраснела. Этот человек все время смотрел ей прямо в глаза. А теперь она еще и что-то бестактное сказала. Но вместо того, чтобы обидеться, этот Кранц только улыбнулся. И поскольку патера Окса все еще не было и, надо надеяться, какое-то время еще не будет, а она женщина образованная в противоположность тем двум курицам у стены, и Кранц этот, судя по всему, малый не дурак и, уж конечно, поймет ее правильно, ведь у него явно есть чувство юмора, и еще потому, что перед ней наконец-то сидит человек, который уж наверняка должен знать, к чему все идет, мать-настоятельница смело взяла быка за рога, задав вопрос:

— Вы коммунист?

Кранц внимательно посмотрел на нее.

— Тогда объясните мне, как вы доказываете, что бога не существует?

Кранц наклонился вперед.

— Уничтожая капиталистов, — тихо ответил он.

Мать-настоятельница тоже слегка подалась вперед.

— Как это?

— Очень просто. Тогда он никому больше не будет нужен. Мы вообще забудем о нем, — прошептал Кранц. — И тогда он перестанет существовать.

— Жаль, — сказала мать-настоятельница и снова выпрямилась. — Ваше объяснение кажется мне слишком уж примитивным.

— Возможно, — сказал Кранц. — Но это будет подлинным доказательством того, что бога нет.

Она задумалась.

— А если вы совершите революцию, — мать-настоятельница опять говорила вполголоса, — вы… вы меня расстреляете?

— Это вам сказал ваш епископ? — шепотом спросил Кранц.

Мать-настоятельница кивнула.

— Ну конечно же нет, — тихо ответил Кранц. — Мы позволим вам и дальше ухаживать за больными.

На пухлом лице матушки-настоятельницы появилась улыбка.

— Но жить вам придется только тем, что вы заработаете сами или что принесут вам люди.

Мать-настоятельница отпрянула, Кранц слегка наклонился к ней, и она тоже невольно подалась вперед.

— Но о революции пока нечего и думать, — шепотом продолжал Кранц.

— Это правда?

— Слово чести, — сказал Кранц.

Мать-настоятельница откинулась на спинку стула и внимательно глянула ему в глаза.

— Вы можете поклясться?

— Клянусь, — сказал Кранц.

— О, — воскликнула мать-настоятельница, неожиданно рассмеявшись. — На чем же вы можете поклясться?

Кранцу удалось сохранить серьезность.